Алексей Атеев - Код розенкрейцеров

– Профессора твоего.

– Чего ты несешь?!

– Ладно, оставим пока этот разговор. Сходи к нему, оглядись, войди в доверие.

Известно было, что Максаков никого на порог не пускает, поэтому Елена чувствовала себя не в своей тарелке, когда поднималась по лестнице, ведущей в квартиру профессора. На звонок долго никто не открывал, но за дверью слышалась возня. Похоже, ее долго изучали в дверной глазок. Наконец защелкали многочисленные запоры, и в дверном проеме показалась голова Максакова.

– Что вам угодно?

– Профессор, я пришла… Мне нужно… – она замолчала, опасаясь получить ядовитую отповедь.

– А-а, Донская, – наконец узнал ее Максаков. – Хотите отчитаться по темам? Помню-помню. Как же. Ведь я сам вам назначил. Конечно, проходите.

Крайне удивленная Елена перешагнула порог. Как понять это «назначил»? Ведь никакого предварительного разговора не было. Неужели «работа» Станислава?

– Конечно, конечно… – суетился Максаков, который сейчас был совершенно не похож на неприступного сухаря, каким она привыкла видеть его на занятиях.

И все равно неуверенность не покидала Елену. Она нервно вертела в руках тетради с конспектами, подозревая, что ласковость профессора – просто-напросто маска и истинное лицо не замедлит проявиться.

Просторная комната, куда Максаков провел свою гостью, была от пола до потолка увешана картинами. Кроме того, здесь имелось много книг, стол и диван, застеленный клетчатым пледом.

– Садитесь, пожалуйста, – все так же вежливо и даже подобострастно сказал Максаков, – я сейчас чайку… – И он вышел.

Елена огляделась. В комнате полутемно, на письменном столе неяркая лампа с зеленым абажуром. Картины казались просто черными пятнами на стенах, лишь кое-где поблескивала позолота рам.

Вошел Максаков, держа в руках чайную чашку на блюдце и вазочку с подозрительными на вид конфетами-подушечками.

– Угощайтесь, – почти умоляюще произнес он, – я очень прошу!

Елена взяла блюдце, отхлебнула из чашки. Чай был донельзя жидкий.

– Конфетки тоже… – продолжал лепетать профессор, – кушайте-кушайте, голубушка.

– Валериан Афанасьевич, – начала Елена, решительно отставив блюдце в сторону, – я хочу сдать вам темы. Остеология зачтена, синдесмология тоже, но по другим темам, в частности по миологии, у меня задолженности. Я бы хотела…

– Что вы, что вы! – всплеснул руками Максаков, и голос его задрожал, словно он собирался заплакать. – Разве можно забивать такую прелестную головку разной ерундой.

Елена опешила: «Вот оно! Начинается. Сейчас начнет издеваться».

– И не думайте, – продолжал чирикать Максаков, – считайте, что вы уже все сдали.

– Да как же?..

– Ни-ни! И ни слова больше о гадкой анатомии.

– А если так, нельзя ли получить зачет?

– Да ради бога.

Не веря в удачу, Елена протянула Максакову зачетку.

Тот близоруко разглядывал ее, словно не решаясь на действие, потом странно встряхнул головой, словно отгонял надоедливую муху.

«Значит, все же он издевается», – с тоской решила Елена.

Но Максаков вовсе не издевался. Он отложил зачетку, сходил за авторучкой и медленно, словно через силу, нацарапал: «Зачтено» – и расписался.

Елена смотрела на это действо, разинув от неожиданности рот, а Максаков, словно выполнив тяжелую работу, отер с лица пот и с улыбкой взглянул на девушку.

– Вот и все, – весело сказал он. – А вы говорите: задолженности.

Елена только кивнула.

– Анатомия, конечно, мой хлеб, – продолжал Максаков, – но не она моя страсть. Хотя, конечно, можно подумать именно так. Главное увлечение всей моей жизни – живопись. Видите ли, я родился в Санкт-Петербурге, по-теперешнему в Ленинграде, град Петра, так сказать. Сызмальства, представьте себе, питал пристрастие. Эрмитаж, Русский музей… Все они исхожены вдоль и поперек. Батюшка мой, царствие ему небесное, тоже пристрастие имел. Правда, по скудости средств ничем стоящим не разжился. А я вот… – Максаков не договорил, включил верхний свет, и картины на стенах ожили.

Елена плохо разбиралась в живописи, но картины действительно впечатляли. Что это за художники – она не представляла. Большинство полотен покрыто сеточкой трещин, что свидетельствовало об их старости.

– Видите ли, душенька, – продолжал профессор, – моя страсть – фламандцы. Вот, например, взгляните: этот набросок принадлежит кисти Рубенса, – он ткнул пальцем в невзрачное, на взгляд Елены, небольшое полотно, изображающее нападение львов на группу всадников. – Можете себе представить – Рубенс! Конечно, существуют сотни, если не тысячи набросков Рубенса. Он весьма плодовитый мастер. Но здесь, в Тихореченске, за тысячи километров от Антверпена! Или вот – Йорданс – застолье. Грубовато, но как сочно. Я вообще обожаю жанровую живопись. Гулянки, карнавалы, народные празднества… Вот Браувер. Не правда ли, великолепно?

На довольно темной картине веселились какие-то средневековые граждане.

Елена издала возглас притворного восхищения, показывая, что пришла в восторг. Она действительно была в восторге, но по другой причине. Мысль о полученном зачете помогла ей реагировать на болтовню старика вполне искренне.

Максаков еще целый час упоенно говорил о фламандцах, сравнивая одного мастера с другим, обращая ее внимание на незаметные профану детали.

– А сколько это все стоит? – наконец не вытерпела девушка.

Максаков быстро взглянул на нее, потом развел руками.

– Затрудняюсь с ответом, – кротко проговорил он.

– И все же?

– Что для меня деньги! – патетически воскликнул профессор. – Я стар, одинок. Вот если бы… – он не договорил, уставился на Елену. – Вы так похожи на мою покойную жену. Вот, посмотрите. – Он подвел девушку к висящей между картин фотографии довольно миловидной пухлой блондинки, не имеющей с Еленой никакого сходства.

– Скончалась несколько лет назад верная спутница жизни, детей нам Господь не дал. Так что нынче я – один как перст.

Елена удрученно вздохнула, разделяя горе несчастного.

– Мне пора идти, – как бы оправдываясь, сообщила она, – уже довольно поздно.

– Но вы навестите меня вновь? – умоляюще произнес Максаков.

– Конечно! – со всей горячностью, на какую была способна, заверила Елена.

– Я буду ждать. Так когда же?

– Через недельку, – чтобы отделаться от старика, пообещала девушка.

– Непременно приходите.

– Ну как? – спросил у нее Станислав, насмешливо вглядываясь в довольное лицо.

– Ты знаешь, замечательно. Зачет я получила. К тому же явно расположила его к себе. Старичок прямо млел. Умолял приходить еще. Словом, произвела фурор. Похоже, он в меня влюбился. Красота – это страшная сила! Еще бы немного и сделал бы предложение. – Елена захохотала.