Вячеслав Денисов - Сломанное время

– Скажите, что на снимке?

Зал замер, потому что голос прозвучал с галерки. Его подал один из тех, кто нарушил первое правило профессора.

– Эта фотография сделана космонавтом Архиповым месяц назад. Это район Бурятии.

– Сколько вы заплатили за этот снимок?

– В кругу моих друзей не принято платить за подарки.

Гость улыбнулся:

– А мне вы ее подарите?

– Не припомню вас в списке моих друзей.

– Скажите, а вы можете дешифровать этот космоснимок?

– Я не специалист по космической фотографии. Это работа узких специалистов.

– Тогда, быть может, вы продадите ее мне? – спросил странный мужчина, распахивая на груди пиджак, стоимость которого явно позволяла покупать фотографии у случайных людей. – Назовите сумму.

Профессор оперся руками на стол:

– Я хотел бы напомнить декану факультета, что здесь лекция по геологии.

– Вы, кажется, только что говорили о материальных возможностях хорошо подготовленного геолога. Послышался вопрос о теории, вы упомянули практику как аргумент, но снова применили теорию. Я хочу помочь вам и показать двум сотням перспективных геологоразведчиков, сколько стоит их труд, – сказав это, гость развел руками. – Разве это не вписывается в ваш методический план?

– В мой методический план не вписываются двое незваных гостей, пытающихся его изменить.

– Тем не менее, – убедительно пошарив в карманах, сказал незнакомец, – я это сделаю. – Вынув что-то, похожее на длинную записную книжку, он вынул заодно и ручку. – Я предлагаю вам за этот снимок двадцать тысяч долларов.

– Когда бы вы на самом деле хотели стать хозяином этого снимка, вы бы заранее выяснили, каким образом можно его получить у меня и в каком случае вам не заполучить его ни при каких обстоятельствах. И теперь ваша ошибка вам будет дорого стоить. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – стоить она будет вам куда больше двадцати тысяч долларов. Если я правильно понимаю ситуацию.

– Вы совершенно правильно ее понимаете, – подтвердил незнакомец с верхнего яруса. – Поэтому я повышаю цену за снимок до сорока тысяч.

Для всех присутствующих это было уже чересчур. Онемевшие студенты смотрели на профессора, ожидая его решения. И не решались смотреть туда, откуда предлагались невероятные суммы за невероятный товар.

– За пять лет моего присутствия в этой аудитории с моих уст ни разу не слетала нецензурная брань, – профессор соскользнул со стола. – Не заставляйте меня ломать мною же установленную традицию.

Шумно втянув ноздрями деревянно-бумажный запах аудитории – как конь проснулся, – второй посетитель наклонился к декану и, заглушив шепот почти до беззвучия, проговорил:

– Это тот самый интеллигентный рубаха-парень, который шутки ради снимет с себя последние брюки?

– Я не представлял, что вы устроите здесь балаганные торги, когда это говорил, – вполголоса огрызнулся декан.

– За пять тысяч евро, уважаемый Марк Анатольевич, вас не должен был встревожить даже стриптиз в нашем исполнении. Но вы гарантируете хотя бы его знания и практические навыки?

– Это лучший в Москве геолог. Рискну предположить, что и в России всей…

Пока Гоша с Дженни о чем-то болтали, Макаров ушел в тень, к пристройке. Потрепал Питера по волосам, сел рядом и закрыл глаза. Сколько он сидел так, минуту или десять, он и сам не мог бы ответить, спроси его кто об этом. Но он открыл глаза сразу, как только почувствовал перед собой человека.

Не понимая, что происходит, он продолжал снизу вверх рассматривать Гламура. Лицо балагура и шутника на этот раз не излучало ни малейшего веселья. Напротив, Макарову казалось, что парень болен. Уставшие, с красными прожилками глаза, безвольные, словно резиновые, губы. Но, самое главное, он был бледен и смят.

– Что случилось? – спросил Макаров. – Разве не должны вы стоять в это время вместе с Патрисией у входа на нижнюю палубу?

– Мне нужно срочно поговорить с вами, Макаров…

Секунду подумав, Макаров поднялся. О чем говорить? В смысле – о чем говорить с Гламуром? В минуты, когда он способен это делать, он безмерно весел, а когда требуется новая доза, он нервозен и совершенно не расположен к беседам.

Они отошли за пристройку. Там не было тени, солнце палило сверху, как палит снизу электроплита, но зато люди не могли услышать ни слова. Помявшись, Гламур вытер рукой лоб. Рука была влажная от пота, поэтому все, чего он добился, это размазал грязь по лицу.

– Со мной что-то происходит…

– Ну, еще бы, – саркастически, с хрипотцой согласился Макаров. – Я не могу запретить вам принимать наркотики. Вас уговаривал Франческо, Нидо забирался вам рукой в чрево, вытаскивал оттуда какие-то предметы, уверяя, что теперь вы здоровы, но сейчас я яснее, чем когда-либо, вижу, что наркомана отвернет от героина только усечение головы. Но позволить это на борту судна я не могу.

– Я не об этом…

– Зато я об этом! – повысил голос Макаров. – Пока все гладко. Ваше увлечение еще не принесло никому вреда. Но что мы будем делать, когда вы обезумеете?

– Я себя отлично контролирую, Макаров, не орите на меня. Вы не мой папа.

– Был бы я вашим папой… – оглянувшись и убедившись, что их никто не видит, Макаров взялся за воротник рубашки Гламура. – Был бы папой я вашим, я бы вам сунул руку в задницу и вынул мозг. Полечил бы и тем же образом вставил его обратно…

– Макаров, давайте не будем предаваться гомосексуальным фантазиям. Я к вам по другому поводу. Со мной что-то происходит, но это не касается… В общем, я боюсь, что у меня поехала крыша.

– Ну, наконец-то. Это должно было когда-то случиться. Я думаю, это от морского воздуха, который вы нюхаете.

– Иронизируйте. Сколько угодно можете надо мной смеяться, – сокрушенно пробормотал Гламур. – Но если я что-то и принимаю, то не мухоморы. Героин не вызывает такие галлюцинации.

Макарову хотелось плюнуть. Сделать это за борт было лень – нужно идти до края платформы, а заставить его плюнуть на палубу было невозможно даже под угрозой казни. Шагнув за Гламура, он вошел в рубку. Через мгновение вышел оттуда и покосился на продюсера.

– Говорите быстрее, у меня много дел.

Гламур внимательно разглядел лицо Макарова. Нет, тот не шутил. Взъерошив волосы, продюсер зашептал:

– Странная история, капитан… Я дождался Патрисию и пошел в туалет. Я уж думал, не дождусь ее. Знаете, я плохо переношу эту фруктовую диету… В общем, разместился я в гальюне, и вдруг…

– Что ж вы замолчали?

– Сейчас вы снова сошлетесь на то, что к делу отношения не имеет.

– Вы закончили свой рассказ?

– Макаров, я сидел на толчке и слушал ваш разговор с Гошей и Дженни. Это как жужжание в ушах после недели запоя. Ляжешь спать в темноте, а в ушах то казачий хор поет, то по коридору кто-то маленький в деревянных башмачках бегает…