Линкольн Чайлд - Огонь и сера

– Странные темы для беседы.

– Не могу не согласиться. Однако дело дошло и до леди Милбэнк, до их с Гроувом интрижки, имевшей место несколько лет назад.

– Веселый же получился ужин.

– Веселее не придумаешь.

– И как отреагировала леди Милбэнк?

– А как, вы считаете, должна была отреагировать леди? Интрижка разрушила ее брак, а Гроув поступил с ней омерзительно – оставил с ребенком, мальчиком.

– Похоже, причины для смертельной вражды с Гроувом имелись у каждого из вас.

– Воистину имелись, – вздохнул Фоско. – Мы все ненавидели Гроува, и Фредрик тоже. Я совсем его не знаю, но, похоже, несколько лет назад, работая редактором в «Арт энд стайл», он имел дерзость написать о Гроуве нечто неодобрительное. У Гроува имелись друзья на высоких должностях, и Фредрику пришлось искать новое место работы. Бедняга потом годами обивал пороги.

– Во сколько закончился ужин?

– После полуночи.

– Кто ушел первым?

– Первым из-за стола встал я. Мне действительно было пора уходить, ведь я нуждаюсь в длительном сне. Увидев, как следом за мной встали и остальные, Гроув чрезвычайно расстроился. Он очень не хотел, чтобы мы уходили, даже настаивал на кофе.

– Знаете почему?

– Думаю, боялся оставаться один.

– Можете точно вспомнить, что он говорил?

– В определенной мере. – И с пугающим реализмом Фоско заговорил взволнованным голосом, растягивая слова в истинно аристократической манере: – «Друзья мои! Только-только наступила полночь, ведь вы не собираетесь покинуть меня прямо сейчас? Я столько лет посвятил неоправданной гордыне, но вот я очистился, и мы с вами воссоединились. Это надо отметить. У меня имеется отличный портвейн, мы просто обязаны его распить». – Граф шумно вздохнул. – Я почти соблазнился.

– Вы все ушли вместе?

– Кто как.

– Я хотел бы знать как можно точнее, во сколько ушли вы.

– В двадцать пять минут первого. – Фоско взглянул на Пендергаста. – Простите за дерзость, но за таким множеством вопросов вы забыли один, самый главный.

– Какой же, граф Фоско?

– Вы не спросили, почему Джереми Гроув в последний час собрал у себя четверых своих заклятых врагов.

Долгое время Пендергаст тщательно обдумывал это, размышляя о графе. Затем произнес:

– Хороший вопрос. Считайте, я его задал.

– Его задал и Джереми Гроув, едва усадив нас за стол. И ответил словами, которыми подписал приглашения: он желал искупить вину перед теми, с кем поступил наиболее несправедливо.

– У вас есть копия?

Улыбнувшись, Фоско достал из кармана записку и передал ее Пендергасту.

– Перед Вильнюсом свою вину он искупил, – сказал фэбээровец. – Написал статью.

– И статью шикарную, согласитесь. Вильнюс скорее всего уже арендовал Десятую галерею, а работы, которые он выставил, уходят по двойной цене.

– А с леди Милбэнк? С Джонатаном Фредриком? Как Гроув искупил вину перед ними?

– Восстановить брак леди Милбэнк он был не в силах и предложил кое-что в качестве компенсации. Роскошное ожерелье, которое Гроув выложил на стол перед леди Милбэнк, стало достойной заменой тому высохшему стручку, я имею в виду барона Милбэнка. Безупречные шриланкийские изумруды в сорок карат ценой ни много ни мало миллион долларов. Леди Милбэнк едва не упала в обморок. Джонатану Фредрику Гроув дал то, чего тот желал больше всего, – кресло президента «Эдсель фаундейшн».

– Просто удивительно. А что же Гроув сделал для вас?

– Уверен, ответить на этот вопрос вы можете сами.

– Так значит, – кивнул Пендергаст, – искупить вину перед вами Гроув хотел, написав статью для «Берлингтон мэгэзин»? «Новый взгляд на „Воспитание девы“ Жоржа де ла Тура»?

– Совершенно верно. Гроув признавался в ошибке и подтверждал подлинность блестящей работы. Он прочел статью вслух, при всех за столом.

– Статья осталась лежать рядом с компьютером. Неподписанная и неотправленная.

– Самая что ни на есть правда, мистер Пендергаст. Из нас четырех смерть Гроува обездолила только меня. – Фоско развел руками. – Обожди убийца хотя бы день, и я стал бы на сорок миллионов богаче.

– Сорок? Мне показалось, вы сказали пятнадцать.

– Во столько полотно оценили на Сотби двадцать лет назад. Сегодня картина ушла бы за сорок. По меньшей мере. А если к этому добавить оправдательную статью... – Граф пожал плечами. – Теперь я утешаюсь тем, что смогу любоваться картиной весь остаток жизни. Никто не верит в ее подлинность, но это не важно, ведь я сам верю. И вы.

– Да, – сказал Пендергаст. – В конце концов, значение имеет лишь это.

– Хорошо сказано.

– А тот Вермер, что висит рядом?

– Подлинник.

– В самом деле?

– Картина датируется тысяча шестьсот семьдесят первым годом. Мэтр написал ее где-то между «Дамой, пишущей письмо, и ее служанкой» и «Символом веры».

– Как она вам досталась?

– Это наша семейная реликвия, Фоско не считали и не считают нужным похваляться достояниями рода.

– Просто поразительно.

– У вас найдется время, – с улыбкой поклонился граф, – осмотреть всю коллекцию?

Мгновение Пендергаст колебался, затем сказал:

– Честно говоря, да, найдется.

Граф повел Пендергаста к выходу и уже в дверях, обернувшись, приказал:

– Буцефал, моя прелесть, приглядывай здесь.

Ответом ему был оцифрованный пронзительный крик.

Д'Агоста продирался сквозь кусты и деревья вдоль набережной, ища самое темное место. За ним гнались двое с оружием.

Пригнувшись, стараясь слиться с деревьями, сержант вытащил пистолет и передернул затвор. Табельный «глок» – это, конечно, не собственный 45-й, но выбирать не приходится: его поставили на вооружение в большинстве департаментов. Пробивная сила не та, зато «глок» легок, надежен, и обойма вмещает пятнадцать патронов. Запасной магазин д'Агоста оставил в ящике стола. Разве мог он подумать, отправляясь собирать показания, что ему пригодится вторая обойма?!

Двое быстро достигли зарослей. В низких кустах, где прятаться можно от силы минуты две, не было смысла сохранять бесшумность. И д'Агоста не сохранял – захрустев ветками, он двинулся на юг. Только бы оторваться – совсем ненадолго, тогда можно будет вернуться на оживленную Риверсайд-драйв, туда погоня не сунется. Д'Агоста быстро сообразил, что лучше всего двигаться к участку на Девяносто пятой улице, между Бродвеем и театром «Нью-Амстердам».

Преследователи коротко перекликнулись.

Д'Агоста мгновенно понял, что сейчас его зажмут с обеих сторон.

Он бежал, низко пригнувшись. Нет времени продумывать план, нет времени вызывать подкрепление – только бежать, бежать со всех ног. Слева мелькали огни Риверсайд-драйв, справа, далеко внизу, монотонно гудели спешащие автомобили. Д'Агоста мельком подумал, можно скатиться по крутой насыпи к набережной и выбежать на шоссе. Нет, на склоне слишком буйно разросся папоротник, в нем запросто можно увязнуть – и тогда пиши пропало.