Дэн Симмонс - Костры Эдема

– И зачем же их так клали?

– Из-за денег. – Тетя сердито захлопнула книгу. – Из-за прибыли! Если они запихивали в трюмы шестьсот негров и триста из них умирали, они все же получали больше, чем если привозили четыреста и теряли из них сто пятьдесят.

– Все равно не понимаю… – Тут Элинор поняла. – Но, тетя Бини, в самолетах же не так тесно!

Старуха в ответ только подняла бровь.

– Ну ладно, там тесно, – согласилась Элинор. – Но на самолете до Флориды всего несколько часов, и если кузен Дик встретит и проводит вас на машине, вся дорога займет не больше трех дней…

Она запнулась на полуслове, когда тетя Бини снова показала ей картинку с рабами, словно говоря: «Думаешь, они так спешили попасть туда, куда их везли?»

Теперь, двадцать четыре года спустя, Элинор летела на высоте двадцати пяти тысяч футов, зажатая между двумя толстяками в соседних креслах, слушала гул голосов трехсот пассажиров и думала о том, что тетя Бини опять оказалась права. Как ты летишь, так же важно, как и то, куда летишь.

Но только не в этот раз.

Элинор со вздохом достала из-под сиденья дорожную сумку и, порывшись в ней, извлекла дневник тети Киддер в кожаном переплете. Толстяк справа астматически засопел во сне и навалился потным плечом на руку Элинор, заставив ее отодвинуться к толстяку слева. Она не глядя открыла дневник на нужной странице – так знаком он стал за последнее время ее пальцам.

3 июня 1866 г., на борту «Бумеранга»

Все еще в сомнениях относительно этой незапланированной поездки на Гавайи и еще больше – относительно перспективы провести скучную неделю в миссии мистера и миссис Лаймен в Гонолулу, я тем не менее дала вчера убедить себя, что это мой единственный в жизни шанс увидеть действующий вулкан, и тут же оказалась на корабле. С берега мне махали все те, кто наполнял предыдущие две недели таким весельем и смыслом. Что до нашей группы, то в нее входят старая мисс Лаймен, ее племянник Томас и няня, мисс Адамс, мистер Грегори Вендт, о котором я уже писала и который блистал на танцах в Гонолулу, напоминая пингвина в сюртуке, мисс Драйтон из сиротского приюта, преподобный Хеймарк (не тот красивый молодой священник, о котором я писала раньше, а монументальный старик, так громко чихающий и сморкающийся при каждом удобном случае, что я с удовольствием оставалась бы в своей каюте, если бы не тараканы) и вульгарный молодой журналист из сакраментской газеты, о котором я была бы рада вовсе не писать. Имя этого джентльмена – мистер Сэмюэл Клеменс, но он говорит, что наиболее серьезные свои статьи (как будто такому субъекту могут доверить что-то серьезное!) он подписывает «остроумным», по его мнению, псевдонимом «Томас Джефферсон Снодграсс».

Помимо вульгарности и непомерного тщеславия, заставляющего его гордиться тем, что он оказался единственным журналистом на Сандвичевых островах две недели назад, когда там высадились спасшиеся пассажиры злосчастного клипера «Хорнет», мистер Клеменс еще незаурядный нахал и грубиян. Дурные манеры сочетаются у него с постоянными потугами на остроумие, но большинство его шуток выглядит так же жалко, как его усики. Сегодня, когда мистер Клеменс во время отплытия «Бумеранга» расписывал миссис Лаймен и другим сенсации, которые ему поведали пассажиры «Хорнета», я решилась задать ему несколько вопросов, основываясь на сведениях, полученных от миссис Эллуайт, супруги преподобного Патрика Эллуайта, который утешал этих несчастных в госпитале Гонолулу.

– Мистер Клеменс, – спросила я, изображая восхищенную слушательницу, – так вы говорите, что беседовали с капитаном Митчеллом и другими спасшимися?

– Да, конечно, мисс Стюарт, – сказал рыжеволосый журналист, не подозревая подвоха. – Мой долг и профессиональная обязанность – первым узнавать подробности.

Он откусил кончик сигары и выплюнул его за борт, словно находился в каком-нибудь салуне. Мисс Лаймен поморщилась, но я сделала вид, что ничего не замечаю.

– Тогда это обстоятельство должно помочь вашей карьере, мистер Клеменс.

– Ну, мисс Стюарт, по крайней мере я надеюсь стать благодаря этому самым известным честным человеком на Западном побережье. – Улыбка его была совершенно мальчишеской, хотя, по моим данным, ему никак не меньше тридцати лет.

– Да, мистер Клеменс, – подхватила я, – вам повезло, что вы оказались в госпитале, когда туда привезли капитана Митчелла и других. Ведь вы встречались с ними в госпитале, не так ли?

Журналист выпустил клуб дыма и закашлялся, совершенно явно затрудняясь ответить.

– Вы были в госпитале, мистер Клеменс?

Он снова закашлялся.

– Да, мисс Стюарт, интервью взято в госпитале, когда капитан Митчелл находился там на излечении.

– Но вы сами там были, мистер Клеменс? – Мой голос стал более настойчивым.

– Ну… знаете ли… нет, – выдавил из себя рыжеволосый борзописец. – Я послал вопросы через своего друга, мистера Энсона Берлингема.

– Да-да! – воскликнула я. – Мистер Берлингем, наш новый посол в Китае! Я видела его на балу в миссии. Но скажите, мистер Клеменс, как журналист такого таланта и опытности мог доверить столь важное дело посреднику? Что помешало вам лично посетить капитана Митчелла и его спутников, которые едва не стали каннибалами?

Эта моя фраза подсказала мистеру Клеменсу, что он имеет дело с лицом информированным, и он явно занервничал под взглядами нашей маленькой группы.

– Я… Я был недееспособен, мисс Стюарт.

– Надеюсь, не больны? – спросила я, будучи прекрасно осведомлена о причине, заставившей его прибегнуть к помощи мистера Берлингема.

– Нет, не болен. – Мистер Клеменс обнажил зубы в улыбке. – Просто в предыдущие дни я слишком много ездил на лошади.

Я закрылась веером, как пансионерка на первом балу.

– Вы имеете в виду…

– Да, я имею в виду мозоли от седла, – заявил он с дикарским торжеством. – Размером с серебряный доллар. Я не мог ходить почти неделю и вряд ли еще когда-нибудь в жизни сяду на спину какому-нибудь четвероногому. Хотел бы я, мисс Стюарт, чтобы на Оаху существовали языческие обряды с жертвоприношением лошади и чтобы на ближайшем из них в жертву принесли именно ту клячу, что причинила мне такие страдания.

Мисс Лаймен, ее племянник, мисс Адамс и другие не знали, что и ответить на подобную тираду, пока я продолжала томно обмахиваться веером.

– Что ж, спасибо мистеру Берлингему, – сказала я. – Будет только справедливо, если он тоже прослывет знаменитостью среди честных людей Западного побережья.

Мистер Клеменс глубоко затянулся сигарой. Ветер крепчал по мере того, как мы уходили в открытое море.