Дэн Симмонс - Костры Эдема

Я вздохнула:

– Я только начала путешествовать, мистер Клеменс. Я так мало видела и больше всего боюсь не увидеть всего, что хочу. Вообще-то я собиралась посетить Рим во время этого путешествия.

Мой спутник удивленно поднял брови:

– Вы же говорили, что следуете на запад?

– Да. Я проехала через Скалистые горы и начала свои записки… – Слишком поздно я поняла, что проговорилась.

– Вы пишете! – воскликнул мистер Клеменс. – Путевые заметки! Значит, мы коллеги.

Я потупилась, ругая себя за то, что слишком разоткровенничалась.

– Пока это только статьи, которые я посылала сестре. Их опубликовали частным образом… собственно говоря, это даже не книга…

– Ну и что? – воскликнул мистер Клеменс– Надо же, я путешествую с коллегой! Мы оба забросили честную работу ради литературного разбоя.

Крепко сжав поводья, я попыталась опять сменить тему:

– С Сандвичевых островов я планирую поехать а Австралию. Потом в Японию и, может быть, в Китай… мой кузен работает там в миссии… потом в Индию, в Святую землю, а оттуда в Европу… в Рим…

Мистер Клеменс кивнул:

– Впечатляющее путешествие для такой юной леди. – Он порылся в кармане, ища сигары, и, не найдя их, нахмурился. – И какое время вы отводите на все это?

Я повернула лицо навстречу свежему ветерку с моря. Океан, теперь уже хорошо видный, был таким же серым, как небо.

– Года два или больше.

– И что, ничего не держит вас в Огайо?

Вместо прямого ответа я сказала:

– Мой отец оставил мне солидное наследство. Несколько лет я страдала от слабости здоровья, и врачи посоветовали мне сменить климат.

– Но они вряд ли советовали вам огибать земной шар. – Мистер Клеменс привстал в седле. – Узнай ваш доктор, какие приключения ждут вас на Сандвичевых островах, он наверняка исключил бы их из вашего маршрута.

Отчаявшись переменить тему разговора, я поглядела направо.

– Как странно. До моря не меньше мили, а шум прибоя так ясно слышен.

Мистер Клеменс оглянулся через плечо:

– Вы не наблюдали любимую игру туземцев?

Я покачала головой. Лошади резво трусили по ровной дороге, и даже синий огонек впереди уже не казался чем-то необычным.

– Купание в волнах, – пояснил корреспондент, тщетно обыскивая карманы в поисках сигары.

– Нет. Я слышала об этом в Гонолулу, но видеть не приходилось.

– Захватывающее зрелище. На второй день на Оаху я имел удовольствие наблюдать, как юные туземки купаются в волнах прибоя. Я умолял их выйти, поскольку волны достигли опасной высоты, но они так и не вышли.

Я отвернулась, чтобы он не видел моей улыбки, и вспомнила слова женщины: «Вы должны сбросить с себя нелепые одежды хаоле».

– Потом, – продолжал мистер Клеменс, – к девушкам присоединились юноши, у каждого из которых была с собой короткая доска. Они заплывали в море на три-четыре сотни ярдов, ждали, пока накатит достаточно высокая волна, и поднимались на своих досках на самый ее гребень. Это было удивительно! Они неслись со скоростью курьерского поезда, махали друг другу, иногда даже брались за руки, а потом падали вниз с головокружительной высоты.

Я еще раз улыбнулась, на этот раз, чтобы показать свое недоверие.

– А сами вы не пытались заняться этим спортом, мистер Клеменс? – спросила я.

– Конечно! – При этом воспоминании корреспондент нахмурился. – Признаюсь, что я потерпел фиаско. Я правильно расположил доску, но не удержался на ней. Когда доска ударилась о берег, я уже был на дне с парой галлонов воды внутри. Подозреваю, что этим искусством могут вполне овладеть только гавайцы.

Небо стало ярче, но его все еще затягивали тучи, а солнце было скрыто за глыбой вулкана на востоке. Я вздохнула. Конечно, мой спутник своими разговорами пытался отвлечь меня от грядущей опасности, но она была такой же реальной, как синий огонек, который теперь покинул дорогу и углубился в прибрежное поле лавы. Наши лошади замешкались, но мы в конце концов заставили их последовать за нашим непонятным вожатым.

Стараясь говорить в том же легком, небрежном тоне, что и мистер Клеменс, я сказала:

– Боюсь, мне будет трудно вывести духи хаоле из Царства мертвых. Я ведь не верю в духов.

Откашлявшись, словно он собирался рассказать еще какую-нибудь историю, корреспондент сказал:

– Я тоже не верил, до одной ночи в Карсон-Сити два года назад, когда…

Он замолчал и остановил лошадь.

Перед нами расстилался тысячефутовый склон лавы, уступами спускающийся в лазурную бухту. Внизу виднелись кокосовая роща и несколько разрушенных хижин.

– Похоже, это бухта Кеалакекуа, – сказал мистер Клеменс тихо, словно боясь, что нас подслушивают. – Здесь был убит капитан Кук.

Полукруг гладкой лавы рассекала единственная глубокая расщелина – очевидно, обвалившаяся лавовая трубка, одна из тех, какие мы встречали по пути.

Лошади отказались подходить ближе чем на тридцать футов к расщелине, которая представляла собой единственный путь вниз, поэтому мы спешились и привязали уставших животных. Мистер Клеменс взял с собой длинную веревку, и мы приблизились к черному отверстию.

Из-за темноты и каменных выступов, закрывавших обзор, нельзя было сказать, какова глубина трещины – шесть футов или шестьсот.

Корреспондент привязал к веревке маленький камешек и бросил его вниз. Камешек ударился о скалу на глубине двадцати футов.

– Отлично, – сказал он, сматывая веревку. – Мерка два – то бишь «марк твен», я полагаю. Это старый термин речников, означает глубину в двенадцать футов, которая подходит для больших судов.

– Как же мы спустимся с такой высоты?

Это в тот момент интересовало меня больше, чем какие-то речные термины.

– Старуха говорила что-то про лианы иее, но эта веревка может за… – Он умолк, глядя мне за спину с выражением, заставившим меня обернуться.

Футах в шести от нас стояла молодая женщина. Мы не услышали, как она подошла. Это была туземка с яркими черными глазами, смуглой кожей и черными, как вороново крыло, волосами. В руках она держала бутыль из тыквы и моток веревки, сплетенной из лиан.

Прежде чем мы обрели дар речи, женщина заговорила:

– Поспешите. Пауна-эва и остальные спят до рассвета, но их сон чуток. Быстрее снимайте тряпки хаоле!

Голос ее был юным… но, без сомнения, это был голос старухи из хижины.

– Быстрее! – сказала женщина, делая повелительный жест. – Раздевайтесь!

– Да, я говорил со свиньей, – сказал Байрон Трамбо, приканчивая второй бокал водки со льдом. – С распроклятой свиньей.