Дэн Симмонс - Костры Эдема

– Черт, там же…

– Катакомбы. В такую погоду будет легче пройти милю или две под землей. Я думаю, все эти лавовые трубки сообщаются, и именно оттуда выползло то, что слопало ваших парней.

– О чем вы говорите?

– Идите.

Корди ткнула пистолетом в темную пасть коридора.

– Не пойду я туда.

– Пойдете. – Корди прицелилась.

– Не пойду. Можете стрелять.

Грохнул выстрел. Пуля оцарапала мочку уха Трамбо и рикошетом ударилась о стенку туннеля. Кисло запахло порохом.

Трамбо выронил сыры, банки и тюбик и схватился за ухо с воплем:

– Не надо! Не стреляйте!

– Тише, придурок! Вы не ранены. Пока не ранены. Я могу прострелить вам достаточно мягких частей, и вы еще сможете идти. Так что лучше идите сразу.

Трамбо шарил по полу, собирая продукты.

– Вашему духу повезло, что бутылка не разбилась, – заметила Корди.

Трамбо просипел что-то непонятное.

– Вот так-то лучше. Пошли.

– Но куда?

Голос женщины был тихим:

– К началу пещеры. Там мы разденемся и натремся этой дрянью.

18 июня 1866 г., безымянная деревня на берегу Коны

Я склонилась над телом преподобного Хеймарка вместе со старухой. Мистер Клеменс сидел поодаль. За стенами хижины бесновались демоны, разъяренные запретом Пеле.

Старуха протянула мне кокос с духом нашего друга:

– Будь тверже. Душа не хочет возвращаться в клетку тела, она привыкла к свободе. Ты должна принудить ее.

– Принудить, – повторила я.

– Да. Ты должна загнать ее в тело и удерживать там, пока не почувствуешь тепло. Если она ускользнет… – Старуха показала на открытую дверь. – Камапуа или Паунаэва съедят ее, и ты никогда не увидишь своего друга живым. Сейчас моя лава заполняет Царство мертвых. Очень скоро мои враги уйдут, но с ними уйдут и духи.

– Принудить, – повторила я и взяла в руки кокосовый орех. – А куда впускать душу?

Старуха дотронулась до уголка глаза преподобного Хеймарка:

– Это луа-ухане, дверь души. Отсюда Пауна-эва высосал душу, как влагу из кокосового ореха. Но не впускай ее сюда! Дух должен вернуться через ноги. Сними с них одежду.

Я заколебалась. Никогда мне не приходилось раздевать мужчину. К счастью, мистер Клеменс вовремя подоспел мне на помощь и стащил со священнослужителя сапоги и носки. Одна мысль о том, что мне придется коснуться этих мертвых, холодных пальцев, вызывала у меня тошноту.

Старуха положила мне руку на плечо:

– С этого момента ты становишься жрицей Пеле. Ты говоришь ее голосом. Мои слова будут твоими словами. Мои руки – твоими руками. Жди, Пеле будет говорить.

В ту же секунду я почувствовала новый прилив сил. По расширенным глазам мистера Клеменса я увидела, что даже облик мой непостижимо изменился. Я откупорила орех, и дух преподобного Хеймарка вышел наружу в виде густого дыма, образуя в воздухе фигуру мужчины. Мне казалось, что старуха что-то поет, но ее голос звучал как из-под земли.

Дух потянулся к двери, но я помнила, что мне надо делать, и несколько раз шлепнула его рукой. Ощущение было такое, словно трогаешь горячий дым. Дух потерял человеческие очертания и сделался просто туманным столбом. Откуда-то на ум мне пришли слова, и я начала петь:

Тут хижина затряслась, как травяная юбка туземки во время танца. Мистер Клеменс упал на колени, продолжая смотреть на меня и на тело преподобного Хеймарка. Пронесся порыв ветра, и непостижимым образом я поняла, что Пауна-эва и его демоны изгнаны и царство Милу вновь закрыто.

Я принялась загонять дух преподобного в ноги. Он сопротивлялся, но понемногу отступал. Я обернулась, и старуха подала мне сосуд с водой, которой я окропила тело клирика, продолжая петь:

Внезапно дух перестал сопротивляться, и я шлепками загнала его в ноги, а потом и в остальные части тела. Несколько минут, показавшихся мне часами, – и преподобный Хеймарк издал кашляющий звук. Его глаза открылись. Он начал дышать.

Очевидно, мистер Клеменс поймал меня, когда я упала без чувств.

Стоя в офисе астронома и освещая фонариком черную дыру в стене, Корди скомандовала:

– Ну все, пора раздеваться.

– Забудьте про это.

Уж такого издевательства Байрон Трамбо никак не мог допустить.

Корди, устало вздохнув, подняла пистолет:

– Куда вы предпочитаете? В бедро или в плечо? В любом случае идти вы сможете.

Чертыхнувшись, Трамбо принялся расстегивать рубашку. Пока он раздевался, ему на память пришли все ругательства, которые он знал. Наконец он остался в одних носках. Корди, оставившая себе только сумку и фонарик, продолжала целиться в него из пистолета.

– Ну и что теперь? Вы меня изнасилуете?

– Слушайте, я недавно ела. Вы что, хотите, чтобы меня стошнило? Снимайте носки.

– Я порежу ноги.

Корди пожала плечами:

– Духи не носят носков, значит, и мы не должны. Снимайте.

Трамбо, стиснув зубы, стянул с ног носки.

– А плетеные сумки они носят?

– Плевать. Не могу же я оставить тетин дневник.

– Чей дневник?

– Ничей. Начинайте намазываться. Думаю, лучше начать с чеснока.

Следующие несколько минут добавили кое-что новое к жизненному опыту Байрона Трамбо. Под дулом пистолета он намазался чесночным соусом, потом перешел к анчоусному паштету.

– Теперь сыр, – скомандовала Корди, морщась от невыносимого зловония.

– Твою мать. – Трамбо начал крошить сыр. – Он не мажется.

– Намажется, если помогу вот этим. – Она опять подняла пистолет.

Трамбо размазал лимбургер по волосатой груди. Крошки застряли у него в подмышках и в паху.

– Отлично. – Корди намазалась остатками сыра.

Трамбо старался не смотреть на нее. С тех пор как он сделал первый миллион, все его женщины были молоды и красивы. Теперь ее маленькие груди, отвисший живот и складки жира на бедрах напомнили ему о его матери, о смерти и о всех других вещах, которые он старался забыть. Внезапно ему захотелось плакать.