Александр Варго - Медиум

– Кто вам сказал?

Двое вылезли из углубления между подъездами. Такова уж архитектура. Там кусты, лавочка. Сидели, ждали. Те же рожи, что просматривались из окна мастерской – сморчок с кобурой, щекастый толстяк с пудовыми кулаками. В отдалении еще один – с лицом почти человеческим, но очень ехидным. Пистолет наготове – вне кобуры, погоны старшего лейтенанта блестят на солнышке. С такой ехидной лучше не шутить. «Нарушитель был задержан. Тремя выстрелами. В упор».

– А кто нам сказал? – сморчок поморщил конопатый нос.

– Да он это, он, гусь репчатый, – пробасил шкаф. – Дуру гонит, – и сжал локоть, впившись глубоко в нерв. Рука онемела.

– По какому праву? – возмутился Вадим.

– По юридическому, – отрезал ехидный. – Ты арестован, приятель. За двойное убийство. Не возражаешь?

– Права читать не будем, – хихикнул конопатый. – Перебьешься.

– Жирно будет, – уточнил шкаф. – Куда его, Лексеич? В карету? Или немного попрессуем для затравки? Таких баб замочил, ур-род…

Ехидный задумался.

– В дом его, Баранов. Проверим хату – на предмет улик.

– Точно, – обрадовался конопатый. – У этих маньяков дома – целые лаборатории. Я в кино видел. Враз раскусим поганца.

– Там и отпендюрим, – возбудился шкаф.

– А санкция прокурора у вас есть? – просипел Вадим.

Ехидный рассмеялся. И сразу сделался похожим на лисицу.

– Смешной какой. Давай, Баранов, кантуй товарища. Пряжкин, остаться.

Конопатый обиженно засопел. Времени на протесты не оставалось – служивый потащил Вадима к двери. Из подъезда как раз выходили Прокопенковы – Валя и… Валя – молодожены из одиннадцатой квартиры.

– Ой, – сказала Валя, сделав коровьи глаза.

– Здравствуйте, – прохрипел Вадим. – Как дела молодые?

– Помаленьку, Вадим Сергеевич, – промямлил «just married», явно напуганный обилием мундиров.

– Проходите, граждане, проходите, – заволновался старшой. – Не мешайте работать.

Молодых как ветром сдуло. Такие они нынче – ветреные.

– Прямо, – бухнул Баранов, вталкивая задержанного в мутный предбанник. Локоток не отпускал. Открыл вторую дверь и дал серьезного пинка. Вадим полетел как из орудия – к началу лестничного марша – к старинной батарее из «чугуния» и лампочке в тридцать ватт.

Последняя не горела. Опять какая-то бабка из экономии отрубила. Ей-то без разницы, она и так слепая.

– Вверх, – бросил «поводырь». Он продолжал держаться слева, наступал на пятки, давил на нерв. Вадим нащупал ступень. Другую. Еще четыре метра, и прощай, страна Свободия. Не отвяжутся. Это не бандиты, с которыми можно договориться.

– Батарея здесь, братуха… – просипел Вадим. – Щас башкой как хренакнешься…

Подставлять башку Баранов не хотел. Монолит, а жалко. Он машинально, не сообразив (размер фуражки не показатель), сдвинулся вправо. Бог в помощь. Или сам справится? Вадим ударил локтем – с приличным оттягом. Что собрал, то и вложил – второй попытки не дадут. Кость пробила живое.

– У-у-й-о-о… – сдавленно сообщил Баранов. Второй локоть почуял свободу, Вадим прыгнул на две ступени, схватился за перила и неправильным, но мощным йоко-тоби-гири пробил темень. Удар в грудину отбросил Баранова на ехидного.

– У-у-й-о-о… – повторил шкаф, покрывая старшого, как Чукотка Данию.

– Вперед, Баранов! – грозно завопил ехидный. – Стоять, паскуда!

Достоинства-то сколько в голосе (где взял, неизвестно). Сейчас пальнет, если пушку не посеял… Вадим помчался наверх, на бегу вынимая ключи. Внизу еще матюгались, а он уже бренчал ключами, выбирая нужные. Отметил топот – оклемались. Можно понять, профессиональным самолюбием – да по морде. Он ввалился в прихожую, заперся на засов. Пусть ломают, из ценных вещей только он, Гордецкий… Но отдыхать некогда, приключения только начинались. Он бросился в комнату, выхватив из комода чистую рубашку. Краденую сунул под стопку белья. Побежал к балконной двери. Во входную уже долбились. Он отомкнул шпингалеты, благо балкон выходил на обратную сторону, в тихий дворик, где его акробатические пассажи могли лицезреть лишь старушки из соседнего дома, да догиня Клара – тихая развалина…

На соседнем балконе курил «синяк» дядя Гога – местное недоразумение в тельняшке. Больше всего на свете дядя Гога обожал выпивку. А после выпивки – разговоры о торговом флоте государства, в котором непонятно как отдолбил сорок лет.

Его квартира находилась в соседнем подъезде.

– Привет, – зевнул дядя Гога. Сегодня он был невыпивши. Ужасное состояние. Неестественное, вывернутое, скучное. Дензнаки кончились.

– Привет, – согласился Вадим. – Чудный денёк. Подвинься, дядя Гога.

– Почему? – дядя Гога на всякий случай оторвался от поручня и замялся.

– Зашибу потому что, – он на глаз оценил расстояние. Метра полтора. По земле бы и больше махнул, но то по земле. Он перебрался через перила, встал на край бетонки. Прыгнул, повернулся. Левая нога толчковая: еще в школе физрук Антон Михалыч приговаривал, ставя «отлично»: «Эх, Гордецкий, Гордецкий, да с таким толчком… Поменьше бы баклуш с девицами, портвейна под забором, ходил бы в секцию, развивался физически…»

Пальцы впились в дядигогины перила. Миллион заноз! – ну и ладно. Ноги не поспели за руками, соскользнули, провалились в пустоту. Он бросил вверх колени, зафиксировался на узком выступе. Распрямил спину и, не теряя времени на перекуры, перевалился на балкон.

– Круто, – констатировал дядя Гога. – А надо?

– А то… – Вадим отдышался. – Щас менты прибегут, дядь Гога… Ты это… шебуршать будут – скажешь, что я силой овладел твоим балконом, ага? Ну, бывай, покедова.

Он шмыгнул в раскрытую дверь.

– Эй, альпинист, деньгами не богат? – крикнул с балкона дядя Гога.

Вадим истерично рассмеялся. Ну, серьезно, хоть плачь, хоть хохочи…

Переодеться снова не удалось. Он переправился через улицу Сибирскую, пробежал пару дворов, перешел на шаг – на него и так уже подозрительно смотрели люди и собаки. Сел на лавочку в глубине двора, откуда неплохо просматривались окрестности, отдышался. Ключи и документы удалось не выронить. Денег в кармане почти нет, телефон разряжен безнадежно. Самое время идти сдаваться. Он обхватил голову руками, стал выстраивать события в строгом хронологическом порядке. Дьявол забирает не только души своих престарелых «партнеров», не только деньги и ценное имущество, но и жизни близких. Погибла Мария (он так и не успел проникнуться к ней теплыми чувствами, хотя к тому шло), в аварию попал сын Урбановича, спешащий на похороны, скончалась в разгар поминок вдова Урбановича… Сделка с Дьяволом в лице барона Ледендорфа была форменным бредом, но более приличной версии пока не было. Хорошо, внушил себя Вадим, пусть будет Дьявол. Сцена в замке впечатлила молодых офицеров, но воспитанные на позициях воинствующего материализма, они быстро выбросили ее из головы. Стали жить, поживать, добра наживать. Но неприятный осадок, видно, в памяти остался и по мере взросления, старения они возвращались в памяти к той сцене. Еще бы не возвращаться – все трое прожили счастливую плодотворную жизнь, что сделать в этом мире удается единицам. Не верили, надеялись, что обойдется? Не обошлось. Дьявол помнит «своих». Возможно, пытались сопротивляться, что-то изменить, извернуться… Бог судья их душам. Вадиму-то какой прок с этой пошловатой истории? Увяз по самые гланды, а теперь надо выпутываться. Он перебирал в памяти все этапы, полагая, что это поможет настроиться. Урбанович сплавил все свои богатства, застрелен в бане. Предположительно карликом. Вдова на похоронах беседует с неким Гордецким, кому-то это не нравится, возможно, он слышал несколько нежелательных слов: безутешная вдова в разгар поминок уходит в мир иной. Вадим идет в архив… и совершенно зря. В противном случае могло и обойтись. Покушение в подъезде дома, покушение в больнице. Заведующая отделением Ордынская избавляет второго фигуранта от последних иллюзий. Убирают Ордынскую, убирают Валентину Белецкую. Расправляются с Машей, наверняка за ней следили и, возможно, знают о «конспиративной» квартире на Пархоменко, о профессоре Комиссарове с его причудливыми опытами…