Александр Варго - Медиум

Вошедшие недоуменно переглянулись.

– Так вот ты какой стал, – пробормотал Вадим.

– Excusez-moi?… О, простите, это было не лицо, – мягкое место завозилось, заерзало, сменилось широкой, как блин, продувной физиономией, – На заметку археологу, называется, – Фельдман засмеялся, – Самые интересные находки обнаруживаются за отодвинутым диваном. Чего тут только нет.

Он выгреб колпачок от ручки, вполне еще пригодный презерватив, диплом об окончании высшего учебного заведения и скомканную купюру в пятьдесят евро.

– Ты искал диплом? – предположил Вадим, – Или заначку на черный день?

– Нет, вот это, – он вставил колпачок в элегантную шариковую ручку. Лиза засмеялась. Фельдман расцвел.

– О, мадемуазель… – подлетел, облобызал ей руку, небрежно сунул Вадиму лопатовидную ладонь, – Ну, и тебе привет, Малыш, – подвел Лизу к монументальному кожаному креслу, заботливо усадил, с интересом поедая глазами, – Очень рад, что вы посетили наше скромное заведение. Как говорится, самые дорогие услуги самого низкого качества…

– Как Эльвира? – машинально буркнул Вадим.

– Отлично, – не смутился Фельдман, – Тебя не вспоминает. Цветет, пахнет, поправилась, но это правильно, большому кораблю, как говорится – большую кораблиху, – Фельдман гордо расправил плечи. Потом подумал, сник и махнул рукой, – Скандалы, упреки, обвинения, квартальные циклы. Предлагаю отметить нашу встречу.

– А что такое квартальные циклы? – спросил Вадим.

Фельдман с сомнением покосился на Лизу в кресле, которой тоже стало интересно, поманил Вадима, шепнул на ухо:

– Раз в три месяца ей хочется секса…

Вадим засмеялся.

– Так не честно, – надула губки Лиза.

– Хорошо, давайте обмоем нашу встречу, – он вспомнил, что общество делится на обывателей и обмывателей, извлек из пакета российский коньяк.

Фельдман посмотрел на него с каким-то мистическим ужасом.

– Дареному коньяку на звезды не смотрят, – на всякий случай сказал Вадим.

– Смотрят, – Фельдман твердой поступью направился к бару из игристого непроницаемого стекла, выставил невероятной стоимости джин, загремел посудой. Вопросительно глянул на Лизу, – Дама предпочитает что-то менее огненное?

Лиза не успела открыть рот.

– Дама – медсестра, – сказал Вадим.

– Отлично, – заключил Павел, – Будем пить джин, чистого спирта, к сожалению, не держим, – он выдвинул ящик стола, заглянул в шкаф, пожал плечами, – Странно, не может быть, чтобы на земле кончилась вся закуска.

Закуска нашлась, секретарша Эльдара вкатила сервировочный столик, украшенный глянцевыми фруктами, ломтиками лососины из вакуумной упаковки и какой-то сморщенной субстанцией, похожей на сушеную медузу. Оказалось, что трюфель.

– Клиент подвез, – пояснил Фельдман, – Из Китайской Народно-Демографическрой республики. Не образец жанра, но тем не менее. Главное, что закуска находится в гармонии с выпивкой.

– Вы такой гостеприимный, – похвалила Лиза.

– Просто выдержка хорошая, – объяснил Фельдман, – Ладно, – он со вздохом посмотрел на часы, – Опять не явлюсь домой вовремя. Что поделать, мы с раннего детства и до старости вынуждены оправдываться перед какой-нибудь женщиной, почему не явились вовремя домой.

– Строгая? – посочувствовала Лиза.

– Он знает, – кивнул на Вадима Павел, – Восемнадцать лет назад у нас с Вадимом состоялось, так сказать, социалистической соревнование. С перевесом в один рубль победил ваш покорный слуга. Но сегодня мы просто выпьем.

Вадим молчал. Терпеливо вытянул одну рюмку, вторую, третью. Должен ведь Павел рано или поздно перейти к делу.

– Эльдара, душечка, – припал к аппарату с громкой связью Фельдман, – На сегодня, пожалуй, достаточно, прием закончен. Идите, а я с гостями разберусь. Приятных снов.

– Ты их еще не путаешь? – съязвил Вадим, – Эльдара, Эльвира…

Павел гордо промолчал. С чувством закусил рыбкой, откинул голову на спинку дивана, впал в медитацию.

– Ты считаешь, у нас в запасе вечность? – не выдержал Вадим.

– Насчет вечности, – очнулся Фельдман, – Анекдот. Святые нежатся на небесах под райским яблочком. Откуда ни возьмись мужик – нервный, дерганый, полез на дерево, срывает яблоки, лихорадочно надкусывает. «Мужчина, зачем вы так торопитесь?» – говорят святые, – «У вас вся вечность впереди». – «Это у вас вся вечность», – отмахивается мужик, – «А меня сейчас опять в реанимацию повезут».

– Вот именно, – хмыкнул Вадим.

– Хорошо, – Павел вскочил, сделал страшное лицо и кружок вокруг Лизы, которая при этом чуть не вывихнула шею, – Что мне удалось узнать в процессе самообразования за прошедшие сутки. Урбанович Серафим Давыдович – заслуженный деятель искусств, всемирно известный режиссер. Начинал в театре, ставил Константина Симонова вперемешку с Чеховым и Бомарше. Неизменный успех у зрителей и чиновников от культуры. Оригинальные интерпретации классиков. Выжил в небезызвестной «борьбе с космополитами», сохранив достоинство и работу. Стал в один ряд с признанными творцами сценических метафор, такими как Всеволод Мейерхольд, Джорджо Стрелер, а позднее – Юрий Любимов. Жесткая эстетика, мир фантасмагорических масок. А ведь ему еще и тридцати не было! В пятидесятых годах решил поработать в кино, где в это время плодотворно трудились Эйзенштейн, Пудовкин, Козинцев, Трауберг, Хейфиц, Райзман. И снова бешеный успех – трилогия «Красный лес» с Михаилом Пожаровым и Любовью Орловской, в которой он выступил режиссером и сыграл небольшую роль красного партизана, стала первым в стране блокбастером. Один из первых в Союзе сделался выездным, в начале шестидесятых смелая по тем временам картина «Бег по ночной Москве» номинировалась в Лос-Анджелесе на Оскара и с блеском его отхватила, но гордая советская общественность эту «подачку» с презрением отвергла, награда не нашла героя, картину положили на полку, а смелому режиссеру посоветовали поумерить прыть. Но званий и работы не лишили – невзирая на град критики, обвиняющей Урбановича в недооценке роли партии, в упаднической меланхолии, принижении человека труда, недостаточном понимании советской действительности. Он был одним из немногих деятелей в стране, которому многое прощалось… – Фельдман сделал выразительную паузу, обвел глазами аудиторию, – Не будем перечислять все, что сотворил этот человек, остановимся лишь на некоторых вещах. В конце шестидесятых вся страна умирала от хохота на его очередном шедевре «Столоначальник» – фильме о бюрократах, хапугах и тунеядцах… Хм, – отступил от сути вопроса Фельдман, – Тема актуальна и по сей день. Каждый чиновник, вступая в должность, обязан принести клятву бюрократа. Так вот. Но мало кто в стране был в курсе, что параллельно со «Столоначальником» Урбанович снимал еще одну картину, которая впоследствии получила кучу восторженных отзывов на закрытых «элитарных» просмотрах и… благополучно улеглась на полку в архиве Госфильмофонда. Картина называлась «Мой брат Леонард», – Фельдман с интересом уставился на Вадима. Тот почувствовал неприятный озноб.