Александр Бушков - Степной ужас [сборник litres]

– Предположим… – сказал он, чуть подумав. – Допустим… Ну, и какая у вас версия произошедшего? Не поверю, что у вас версии нет. Вы как-никак бывший особист, кое-какие рефлексы должны в подсознании остаться. Если это не пьяное разгильдяйство кого-то из ваших подчиненных, то что?

Как вы полагаете, я ему мог рассказать про часы и кусочек моря, от которых и следа не осталось? Про моего загадочного ночного гостя, которого никто, кроме меня, не видел? Правильно, не мог. Он бы мне в лицо расхохотался, как и я на его месте…

Наступил, пожалуй, самый опасный момент разговора. Предстояло врать напропалую, причем с честнейшим лицом…

– Конечно, есть версия, – сказал я. – Успел все обдумать и проанализировать. Понимаете, товарищ капитан, немец, хозяин дома, сдается мне, был персоной оч-чень непростой. Ученый муж – да, несомненно. Но уж никак не обычный профессор кислых щей – с ним все гораздо интереснее обстояло…

– А поконкретнее? Почему вы пришли к такому выводу?

– Потому что успел немного покопаться в его библиотеке, – ответил я уверенно. – Художественной литературы там было очень мало, в основном чисто научная. Но дело совсем не в книгах… У него две немаленькие полки занимали картонные папки, пухлые такие. Я вытянул парочку, на них были одинаковые штампы: нацистский орелик и большими буквами СЕКРЕТНО.

– Вот даже как? – в глазах у него, я не мог ошибиться, вспыхнул огонек профессионального любопытства. – И что было в папках? В жизни не поверю, что вы их поставили назад, не заглянув. А по-немецки читаете прилично…

– Конечно, полистал документы, – сказал я. – Только ни черта в них не понял. Видите ли… Если бы там речь шла о каких-то технических, инженерных проблемах, я это непременно определил бы, как-никак три года проучился на инженера. Ничего подобного. Исключительно какие-то гуманитарные дела. А они для меня – темный лес. Какая-то высокопробная гуманитария. Каждое слово по отдельности вроде бы и понятно, а все вместе – головоломка, шарада, ребус. Несколько раз пытался добросовестно вникнуть, но понял в конце концов, что ничего не пойму…

– Почему не сообщили сразу? Вы же знаете приказ: при обнаружении каких-то научных или технических разработок немедленно ставить в известность надлежащие органы.

– Потому что ситуация совсем не подходила под определение «немедленно». До библиотеки я добрался, когда был поздний вечер. Вот и решил, – я старательно изобразил виноватую улыбку, – что дело вполне может подождать до утра. Конкретного приказа насчет этой именно библиотеки у меня ведь не было. И потом, это были не какие-то секретные технические чертежи, совсем другие бумаги, с какой-то гуманитарной заумью. Вот я и решил подождать до утра, а уж утречком взять машину, погрузить всё это добро и отвезти к вам. Кто же знал, что ночью все полыхнет ясным пламенем…

– Ну а ваша версия происшедшего? – спросил он настойчиво. – Неужели на том, о чем говорили, версию и оборвали? Плохо верится.

У меня и на этот счет было припасено убедительное вранье.

– Конечно, не оборвал, – сказал я. – Версия такая… Получается, что этот старичок-боровичок плотно занимался чем-то секретным. С профессорами кислых щей такое тоже случается, и не в одной Германии. Кстати, очень убедительное прикрытие: пенсионер, нелюдим даже по немецким меркам. Ну вот… Архив собрался богатый. Вывезти его немцы не успели, не дали мы им такой возможности своим быстрым наступлением. Но такой вариант развития событий, похоже, заранее предусмотрели, аккуратисты. И смонтировали в доме какое-то зажигательное устройство, скорее всего, с часовым механизмом. Перед тем как пуститься в бега, немец его и включил. И ведь все верно рассчитал, сволочь. По чистой случайности там оказался я с моим немецким. А могли попасть туда на постой и простые солдаты, знанием языков не обремененные. В этом случае еще неизвестно, сколько бы времени прошло до того, как знающий человек обратил бы внимание на архив. Вот такая версия…

Он минут несколько напряженно раздумывал, морща лоб, не глядя на меня, выкурив подряд две папиросы. Потом сказал:

– Ну что ж, толково, сразу видно бывшего особиста. Как в том анекдоте: это талант не пропьешь, а вот фисгармонию запросто… Как ни ломаю мозги, не получается найти что-то в опровержение вашей версии или выдвинуть свою. – Он энергично встал. – Сейчас вызову машину и съездим на место…

У меня осталось впечатление, что он скомкал концовку – «для очистки совести». В самом деле, а для чего же еще?

Погрузились в «виллис» с пропуском на лобовом стекле «Проезд всюду», наискось перечеркнутым красной полосой. За рулем сидел незнакомый старлей, явно новичок у нас. В дом пошел вместе с нами. То еще оказалось зрелище. Остался только камень, а все, что могло гореть, сгорело начисто – пол, деревянная обшивка стен, потолка и лестницы, мебель, шторы и постель. Повсюду лежал толстенный слой пепла, противно скрипевшего под нашими сапогами, нигде ни огонька, ни дымка, только, как и следовало ожидать, гарью удушливо воняло. Равным образом и от библиотеки не осталось ни следа, ни от книг, ни от полок, ни от монументального письменного стола – один только пепел. Нечего было осматривать. Управились быстро – во все остальные комнаты Таласбаев заглядывал мельком, нечего там было смотреть.

Да, а подвал не горел, и кладовочка с тамошней продуктовой роскошью сохранилась в полной неприкосновенности. Чтобы закрепить мою версию, я сказал:

– Вот видите, товарищ капитан, какое богатство. У простого немца при их карточках и эрзацах такому взяться неоткуда. А вот у полезного засекреченного спеца – запросто.

– Очень может быть, – буркнул Таласбаев.

Судя по цепкому взгляду, который он кинул на бутылки (на первом плане красовались две пустые), нисколечко не верил, что вчера мы ограничились наркомовской нормой. Ну и наплевать, главное, он явно не верил в версию о пьяных раздолбаях, подпаливших дом. Я так думаю, он тоже с превеликим удовольствием положил бы в вещмешок что-то из здешних деликатесов, но несолидно было бы в присутствии младших по званию.

– Очень может быть, – повторил он. – Ну что же, зачем добру пропадать. Заберите все отсюда в качестве доппайка. Только с некоторыми уточнениями…

Он взял у старлея ППС, велел нам отступить к двери, отошел сам и пустил длинную очередь по батарее бутылок, вмиг расколошматил, варвар и садист, все до единой, полные и пустые. Искоса глянув на старлея, я увидел на его лице плохо скрытое сожаление – он, как и я, несомненно, был горько удручен таким вот вандализмом. Вполне возможно, и самому Таласбаеву это было не по нутру – никогда среди трезвенников не числился, – но положение обязывало…