Александр Бушков - Степной ужас [сборник litres]

– За фотоаппаратом сбегать? – сказал кто-то.

– Ну, сбегай, – опять хмыкнул капитан. – Кто ж тебе запрещает? Это ж не секретный объект…

Помощник по политчасти выскочил из рубки. Старпом покрутил головой:

– А если он на судно попрет? Втемяшится в башку, кто ж знает, что у него на уме…

– Ну и что? Башкой не вышел нас таранить, только лоб разобьет. Коробка у нас не фанерная – стальная…

– А если на палубу полезет? Такая громадина вполне может и на палубу залезть…

– Вот именно, – добавил кто-то. – При таких габаритах запросто человека с палубы утянет. Даже на борт лезть не будет – шею вытянет и стянет. Ох, не похоже, что это рыло водорослями питается…

– А вот это дельная мысль, – серьезно сказал капитан.

Он сделал два шага в сторону, взял толстенький квадратный микрофон, нажал кнопку на пульте. Внизу громко захрипел палубный динамик и тут же громогласно разнес слова капитана:

– Внимание! Всем немедленно покинуть палубу! Немедленно!

Хотя судно и не военное, авторитет у него в команде был непререкаемый. Люди враз стали уходить к надстройкам – правда, неохотно, неторопливо, то и дело оглядываясь. Палуба опустела. А неведомый морской зверь все так же плыл параллельным курсом, временами поднимая голову на выгнутой шее и поглядывая на судно.

– А что, если он решил с нами наперегонки погоняться? – вслух предположил старпом. – От нечего делать?

– Ну, я так думаю, мы пошибче будем… – усмехнулся капитан. – Вот только если он на борт полезет? Товарищ комендант, у вас ведь полтора десятка автоматов в загашнике. Ежели сосредоточить огонь на башке…

Я не успел ничего сказать. Встрепенулся особист, энергично и сухо ответил за меня:

– У нас строжайший приказ: людей в дневное время на палубе не светить. И уж тем более оружие. Открывать огонь в одном-единственном случае: если американцы пойдут на абордаж, попытаются на судне высадиться. Вот тут уж… Судно – территория Советского Союза.

– Приказ – дело святое, кто ж спорит, – сказал капитан, не показав тоном извечное отношение военных к особистам (а ведь наверняка имелось таковое, как у всякого, не одну пару погон износившего). – Помню, как до войны пели – и врагу мы не позволим рыло сунуть в наш советский огород. И этой тварюге не позволим соваться на территорию Советского Союза, ни к чему она нам тут…

– А как… – заикнулся кто-то и умолк.

– А очень просто, – спокойно сказал капитан. – Степан Феофаныч, в машинное – самый полный…

Старпом, выполнявший обязанности вахтенного, сделал два шага и так же спокойно, с самым невозмутимым видом перекинул ручки машинного телеграфа, так что стрелка встала против надписи «Полный вперед». Под носом корабля, прекрасно из рубки видимым, вскипели высокие буруны, морской ящер чуть ли не моментально оказался за кормой. Я смотрел на него, но не мог сказать, попытался ли он набрать скорость. Очень быстро тварь пропала с глаз, как не бывало. Остался океан с мириадами солнечных зайчиков. Совершенно пустынный.

– Вот так, – удовлетворенно сказал капитан. – Советские дизеля будут почище его дыхалки…

Влетел растрепанный помполит со «Сменой» в расстегнутом футляре в руке. Бросив взгляд на море, растерянно вопросил, ни к кому персонально не обращаясь:

– А где?..

– А отстал, – сказал капитан. – Не ему с нами в догоняшки играть…

– В судовой журнал вносить будем? – деловито спросил старпом.

– Не вижу никакой надобности, – не задумываясь, ответил капитан. – Все пароходство над нами смеяться будет. Ну, может, многие и поверят, но все равно не вижу смысла.

– Столько ж свидетелей, чуть не весь экипаж…

– Ну и что? – пожал плечами капитан. – Даже если дойдет до ученых и они поверят, где они это чудо-юдо искать будут? Это ж даже не иголка в стоге сена, это ж океан…

Последнее слово он произнес с тем же благоговейным чуточку уважением, с которым у нас произносили «боеголовка», имея в виду, конечно же, исключительно ядерную. Так что я его понимал…

Капитан повернулся ко мне:

– А вы, товарищ майор, сообщение об этаком рандеву в рапорт включать будете?

– И не подумаю, – сказал я, тоже практически не раздумывая. – К моим прямым обязанностям и служебной необходимости это никакого отношения не имеет.

– Вот то-то и оно, – кивнул он. – А вы как?

Особист, к которому он обращался, чуть пожал плечами и промолчал – и я понял по его лицу, что он по своей линии тоже писать ничего не будет. И был абсолютно прав, как и мы с капитаном, – по большому счету, какой смысл?

Вот, собственно, и вся история. Когда пришли на Кубу, старпом потом рассказал мне, что, согласно прямому распоряжению капитана, так и не внес запись об этой встрече в судовой журнал – как и я не стал упоминать о ней в рапорте (наверняка и особист тоже, хотя я и не спрашивал). У нас хватало более важных дел – оборудовали позиции, устанавливали ракеты, ставили на них ядерные боеголовки, доставленные специальным судном. Ну, чем все это кончилось, давно и хорошо известно, нет нужды рассказывать…

Что еще? Потом я эту историю несколько раз рассказывал, когда за бутылочкой вспоминали разные истории из жизни, и печальные, и смешные, и диковинные, курьезные. И знаете что? Прослеживалась любопытная закономерность: люди «сухопутные» мне большей частью не верили, о чем откровенно говорили. А вот среди моряков, как военных, так и гражданских, скептиков практически не было. Разными словами говорили одно: в океане может встретиться все, что угодно, от «Летучего Голландца» до морских ящеров. Очень уж он велик и необозрим да вдобавок и на один процент не исследован. Там может скрываться что угодно. В том числе и здоровенные животные, науке до сих пор неизвестные. Места много, еды хватает, плодись и размножайся сколько душе угодно.

Эти самые моряки, в свою очередь, рассказали парочку историй. Довольно диковинных, одна похожа на мою, другая может показаться вовсе уж сказочной, но я, хотя и знаю, что моряки – великие мастера травить завлекательные байки, верю обоим. Еще и оттого, что сам был очевидцем зрелища, в которое далеко не все верят.

Найдется время, как-нибудь обязательно эти две истории расскажу как слышал…

Сначала этот самолет, двухмоторный бомбардировщик, назывался ДБ-3ф. На таком я и воевал в финскую. Такие, принадлежавшие к морской авиации Балтфлота, и бомбили Берлин несколько раз начиная с середины августа сорок первого года. Ущерб, конечно, для Берлина был невелик, но политическое значение получилось огромное. Геббельс орал по радио на весь мир, что советская боевая авиация уничтожена начисто, а столица рейха, да и сам рейх совершенно неуязвимы для самолетов противника. Вот эта «начисто уничтоженная» авиация не один раз показала, что столица рейха для наших бомбардировок очень даже уязвима…