Тим Ваггонер - Сверхъестественное. Обряд посвящения. Свежее мясо. Врезано в плоть [сборник litres]

Подняв глаза, он увидел на полке темную деревянную шкатулку, крышка которой была приоткрыта из-за стопки фотографий, небрежно засунутой обратно после вечеринки. Райан снял шкатулку и положил в изножье отцовской кровати, намереваясь сложить выпавшие фотографии внутрь и закрыть ее на замочек. Но вместо этого он вытащил фотографии и разложил в два ряда на кровати. Даже на снимках, которые Сумико не стала брать для стенгазеты, он практически всегда был один. У него не было ни сестер, ни братьев, а мать умерла родами. Большинство фотографий сделал отец, так что он был по ту сторону объектива, а не на снимке вместе с сыном. Всегда один – вот как Райан видел себя, а фото подтверждали его одинокое существование. С самого рождения его жизнь пошла под откос. История его жизни описывала «что могло бы случиться». Никаких отношений с матерью, которую ему не довелось узнать. Счастливые воспоминания, которые должны были остаться от нормального детства, после рождения Райана превратились в годы молчаливого горя. Многие его одноклассники жили в распавшихся семьях, их родители были разведены либо никогда не заключали брак, но его семья никогда не была полной. Ни единого дня. То, что должно было стать семьей, было лишь нарушенным обещанием.

Райан закрыл глаза и вздохнул. Пульсирующая головная боль не располагала к философским размышлениям, и он не горел желанием погрязнуть в жалости к себе. Тряхнув головой, он собрал фотографии в аккуратную стопку и сложил обратно в шкатулку.

Заметив собственные ногти, он застыл. Ногтевое ложе на каждом из пальцев потемнело, будто из-за синяков, однако, надавив на них, боли Райан не почувствовал. Ударил во сне, что ли? На обеих руках? Все десять пальцев? Он снова испугался, что какая-нибудь таинственная болезнь течет с кровью по его венам.

Когда Райан поднялся, удерживая шкатулку одной рукой, лоб пронзило вспышкой боли, и на мгновение все кануло в темноту. Шкатулка выпала из ослабевших пальцев и ударилась о пол.

Дезориентированный, он пошатнулся и почувствовал вкус крови. Губа треснула и кровоточила там, где клыком он прокусил кожу. Страдающие судорогами могут прикусить язык. Возможно ли, что он испытал короткий припадок?

Отец не мог позволить себе оплату неотложки, особенно по ложной тревоге. Надо подождать, не станет ли хуже, прежде чем идти к врачу.

Осторожно нагнувшись, Райан подобрал коробку и… обнаружил на дне потайное отделение. От удара панель приоткрылась – всего на полсантиметра, – но он нашел скрытую защелку и выдвинул панель. В узком пространстве обнаружился тщательно сложенный листок бумаги, заполненный стремительным женским почерком, – мамина рукописная записка, которую отец ему никогда не показывал.

Оставив коробку на кровати, Райан медленно вышел из отцовской спальни, читая записку.

Во сне Дальтон Рурке бил морды саммердэйловским парням. Он сбивал их с ног, а они снова поднимались – окровавленные, но готовые принять новое наказание. Поначалу он наслаждался нескончаемой расправой – испытывал угрюмое удовлетворение от причиненной боли, от выплескивания ярости на тех, кому все доставалось легко, кто был богаче, кто смотрел на него сверху вниз. Он бы измолотил в кашу каждого из них и стряхнул, как тяжкое бремя, за то что у них все слишком хорошо. Растолковал бы им, что жизнь может быть какой угодно, но не легкой, а потом они бы расползлись по домам, с ревом призывая мамочек, чтобы те подули на бо-бо.

Но внезапно сон сделался странным. Когда он рассек одному парню щеку, из крови начало вырастать что-то твердое и изогнутое, похожее на пораженный болезнью кустарник. Другой парень, с рассеченной переносицей, схватился за лицо, когда из-под разорванной плоти поползли вьющиеся стебли. Третий, который до этого, согнувшись, из-за внутренних повреждений кашлял кровью, начал извергать быстро растущие лозы. Древесные шипы выросли из глазниц четвертого.

В ужасе наблюдая за их трансформацией, Дальтон попятился.

– Что с вами? – спросил он. – Что вы такое, черт побери?

– Мы – то, чем нас сделал ты.

– Вы… вы не люди!

Парень с шипами в глазницах развернулся к остальным:

– Ребята, послушайте, кто бы говорил!

– Вы психи, – прошептал он.

Остальные истерически рассмеялись, из их плоти вырывались стебли и ветви, забрызгивая Дальтона кровью, она залила ему глаза, картинка размылась и поплыла, а он пытался проморгаться. Чем больше он старался приглядеться, тем темнее становилось вокруг – сначала все было кроваво-красным, но затем опустилась темнота, в которой их смех доносился до него сериями искаженного эха.

Он проснулся на своей узкой кровати в тесной спальне, намеренно заваленной барахлом. Дальтон взмок от собственного пота и дышал так, будто пробежал полтора километра за четыре минуты. Голова болела: вокруг черепа будто стальная лента сжималась. Через несколько секунд он почувствовал вкус крови, и в голову пришла безумная мысль, что брызги крови перешли из кошмара в реальность, что кровь жертв пятнает его даже теперь, когда он проснулся.

Дальтон выскочил из постели, добрался до мусорного ведра и изверг в него содержимое желудка с такой силой, что заболели мышцы в боку. Его губы оказались распухшими и в крови. Капельки крови испещряли запястья и кисти рук. Он сжал пальцы в кулак так крепко, что задрожала рука, и с приглушенным криком впечатал кулак в стену, пробив костяшками штукатурку.

Джесс Трамболл занес монтировку над головой мужчины, и на этот раз никто его не остановил. Он опустил монтировку сверху вниз, как если бы рубил топором дрова. Металлический стержень под аккомпанемент крика женщины разбил мужчине череп. Джесс снова ударил, превращая его в месиво. Безжизненные глаза застыли в разбитых глазницах. На третьем ударе он заметил осколки разбитых зубов на липком от крови металле.

Женщина, упав на колени около мертвеца, спрятала лицо в ладонях и безутешно рыдала. Приблизившись, Джесс снова поднял монтировку. Женщина подняла голову – растрепавшиеся волосы, распахнутые от горя и ужаса глаза, тушь потекла от слез так, что казалось, будто лицо таяло. Джесс ждал неизбежной просьбы о пощаде. На самом деле он хотел, чтобы женщина взмолилась об этом, чтобы на секунду она поняла, насколько это бессмысленно, как она впустую потратила жизнь, веря не в то, что нужно. Он поднял монтировку повыше и сжал челюсти, намереваясь раскроить ей череп одним ударом.

Женщина сделала глубокий дрожащий вдох и проговорила:

– Ты чудовище. Теперь ты знаешь, не так ли?

Джесс заорал и опустил монтировку…

И неожиданно проснулся.

С колотящимся сердцем он открыл глаза и через секунду узнал свою спальню. Воспоминания сливались со сном. Он пытался отделить реальность от фантазии. Убил ли он мужчину? А женщину? Или оставил в живых? Нет… он хотел убить мужчину, но Барт остановил его. Во сне Барта не было.