Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

Крюк – статичный. Пружина – тугая, натягивается и крутится вокруг своей оси. Скрипит как сука.

Четыре стропы заканчиваются кожаными петлями: две перехватывают ноги под коленями, еще две на предплечьях. Дополнительные ремни плотно стягивают кисти и лодыжки. Высота и натяжение подобраны так, что ни руки, ни ноги не свести. Такую надежность ценишь, пока «верхний» помнит твое «стоп-слово».

Еще один ремень для шеи, ее можно размять, повертев незафиксированной головой. А вот за широкую кожаную ленту, поддерживающую поясницу, Сара готова была когда-то сказать производителям качелей спасибо, но сейчас спина в том месте зудит и ноет сильнее всего.

Сара обхватывает стянувшие запястья ремни, напрягает ноги и пробует подтянуться. Давление на поясницу слабеет, похоже, действительно получилось. По ощущениям приподнялась едва ли больше, чем на сантиметр, но этого хватает, чтобы насладиться расслабленной спиной. Сара держится с полминуты, пока руки не наливаются тяжестью, и вновь опускается на ремень.

Вдох, выдох. Новая попытка. На этот раз руки слабеют быстрее, и Сара срывается слишком резко. Боль пронзает кожу и слой жира, – кажется, вгрызается до самого позвоночника.

Скрипит натянутая пружина. На губы с потолка оседает горькая бетонная пыль.

– Время обеда, милая! – Рубенс возвращается с набитым до краев стаканом блендера.

Сара облизывает губы, чувствует, как скрипят на зубах мелкие песчинки.

– А есть нормальная еда?

Он замирает, смотрит с недоверием:

– Ты серьезно?

– Хватит с меня этой бурды. Хочу чего-нибудь вкусненького.

Лицо художника светлеет, будто это его обмотали гирляндами. Он подскакивает к Саре, целует в плечи, тянется к щекам.

– Конечно, милая! Сейчас все будет! Минуту, сейчас! – Забыв про месиво, он взбегает по лестнице.

Сара смотрит на крюк. Она не видела инструкции, не знает, какое число стоит там напротив строчки «допустимый вес». Сто килограммов? Сто двадцать? Какой на самом деле, если качели вешал художник, всего пару раз в жизни державший перфоратор?

– Сколько? – спрашивает Сара у потолка.

Она может это узнать. Надо только больше есть.

Холода в этом году пришли с первыми днями осени. Листья не успели пожелтеть, а уже покрылись морозными узорами.

Сара следила за пролетающими мимо деревьями, откинувшись на сиденье с подогревом. Кроссовки она сняла, едва сев в машину, и теперь плавно крутила отекшими ступнями. В последнее время вся обувь стала нестерпимо тесной, и ходьба напоминала средневековую пытку «испанским сапогом».

Рома смотрел на дорогу, покачивая головой в такт очередной попсе с радио. Ему понадобилось что-то из принадлежностей в дачном домике, и он даже разбудил Сару в выходной раньше обычного.

Он возил ее везде. Когда-то Сара прогуливалась пятнадцать минут до остановки, а в хорошую погоду могла и весь путь до работы проделать пешком, что хоть как-то компенсировало восьмичасовое сидение в офисе. Теперь ее отвозит и забирает просторный «мерин» с теплыми сидушками и такой удобной подставкой для стаканчика со сладким капучино.

Сара бросила взгляд на Рому и почувствовала, как ей не хватает воздуха. Так бывает, когда нужно пройти по коридору, мимо бухгалтерии, кадровиков и конференц-зала, к единственному кулеру на этаже, и вернуться обратно.

– Я буду худеть, – сказала Сара и задержала дыхание. Будто высунулась в осеннюю прохладу из нагретого салона. – Я так решила. Снова записалась к диетологу… и в зал.

Рома молчал. Не сводил взгляда с влажного асфальта перед машиной. Руки его расслабленно лежали на руле.

– Я не могу подняться по лестнице. У меня одышка. Спина болит. – Сара свела напряженные пальцы в замок, старалась контролировать интонации, но все равно ее слова звучали так, будто она оправдывается: – Я буду худеть.

Рома смотрел прямо. Лицо его не поменялось, лишь нечто непривычное закралось во взгляд.

Этап второй – разочарование. Сара видела это у Кирилла и у всех, кто был до него. Будто зеленый лист, еще живой, еще мягкий, покрывается холодным инеем.

Она все ждала, что Рома закатит глаза и выплюнет через сжатые губы очередную лекцию о «навязанных стереотипах общества». На всякий случай, посмотрела на спидометр, но стрелка не вышла за пределы допустимого.

– Хорошо, – сказал Рома спокойно и наконец повернулся к Саре. Улыбнулся: – Если ты так хочешь.

Гриша, все такой же челкастый, как и в школе, лупит ее пластмассовым подносом по пузу. Пузо отдается приглушенным звуком, как натянутая барабанная мембрана.

– Хочешь кушать, Сало? – кричит одноклассник. – Хочешь кушать? Доешь за мной, Сало!

Сара визжит от ужаса, когда ее живот раздувается, как шарик в руках детского аниматора, и стропы качелей трещат от натуги.

– Ребята, тут Сало голодное!

С портретов на нее смотрят Сары. Толстухи хохочут вовсю, тычут жирными пальцами:

– Сало у Сары свисало, у Сары сало свисало, свисало сало у Сары…

Живот разрастается до потолка, упирается пупком в пружину.

– Сара! Сало!

Она всегда была Салом. Никто и не пробовал воспринимать ее иначе.

Этап третий – принятие.

Еда теряет вкус. Мясо в клюквенном соусе, паста с креветками или кремовое пирожное. Любое кулинарное ухищрение Рубенса, любая специя теперь во рту как пенопласт. Сара различает лишь едва уловимый запах чеснока от пальцев художника, когда он ее кормит, и кисловатый от собственного тела. Теперь она потеет чаще.

Сара забыла о голоде. Как только она замечает, что тяжесть в набитом брюхе идет на спад, сразу просит добавки.

Невидимая сила вдавливает в ремни, и спина то горит огнем, то будто погружается в ледяную воду. За болью Сара не чувствует влажных поцелуев на груди и как руки Рубенса шарят по ее бедрам. Не чувствует его внутри.

Сара жует и смотрит в потолок.

Что он сделал?

Что сказал ее начальству, родным? Полиции?

Он всегда умел найти нужные слова, чтобы получить желаемое. Затащил ее в этот подвал с той же легкостью, как затаскивал в тот самый ресторан каждые выходные. Уговорил «пошалить напоследок», последний раз в сезоне покататься на качелях, прежде чем закрыть дачу до теплой поры.

Сара не удивилась бы, узнай, как он льет слезы в кабинете следователя, выдумывая новую байку. Может, даже разок грохнулся в обморок, творческая же натура.

И все-таки. Рубенс должен быть первым подозреваемым, почему его не затаскали по комитетам, прокуратурам или где там людей ищут?

Чтобы найти, надо знать, где искать, а неприметную дверь в нише прихожей так легко заставить сервантом.