Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

Многолетний опыт заставил руки без указаний истощенного, одуревшего от высоты мозга самостоятельно вонзить ледоруб в присыпанный снегом лед. Это замедлило, но не остановило сползание в невидимую бездну. Лишь когда Зуев сделал то же самое, они сумели остановиться и закрепиться.

Трещина была забита свежим снегом и оттого почти незаметна. Им удалось вытащить Ерина, оставшегося без рюкзака, а затем и Синичкина – сохранившего рюкзак, но лишившегося жизни. Шея ледолаза была сломана, в голове, с которой слетела каска, зияла чудовищная рана. При подъеме наверх голова безвольно болталась, как у китайского болванчика, окропляя кровью стены ледяного провала.

Гибель товарища повергла Рыбина и остальных в уныние. Но реакция Зуева оказалась куда более странной – он внезапно впал в настоящую панику, заметался по лагерю, наспех разбитому после трагедии на леднике, и принялся бормотать себе под нос что-то невнятное. Конечно, смерть была ужасным событием, но в горах это было привычным, рутинным ужасом – расщелины, камнепады, лавины и чудовищные высотные нагрузки уносили жизни множества альпинистов, и каждый знал кого-то, кто не вернулся с заснеженных вершин. Зуев не был исключением – к своему шестому десятку он лишился многих товарищей. Поэтому Рыбин списал неадекватность руководителя на обострившуюся горную болезнь. Она не давала покоя им всем, свирепствуя куда сильнее, чем ожидалось на такой высоте. Тошнота, головокружение, отсутствие аппетита и апатия сочетались с нарастающей сновидческой зыбкостью всего вокруг. Будто они уходили все глубже в какую-то запретную, закрытую на ремонт часть мира, которую еще не успели как следует обустроить, прорисовать, наполнить цветами и звуками.

Приступ паники у Зуева миновал, когда на закате, в темнеющей снежной мгле, показались неясные силуэты. Вскоре выяснилось, что это были трое французских альпинистов. Двое мужчин и девушка. Они двигались к перевалу и заблудились в пурге. Зуев указал им путь, и французы ушли, надеясь пройти еще немного до темноты. После их появления истерика Зуева сменилась угрюмой задумчивостью. Ерин предложил вернуться, но руководитель отказался.

– Он хотел бы, чтобы мы дошли, – пробормотал Зуев, устремив пустой взгляд вслед уходящим французам.

Рыбин не возражал. Он тоже хотел дойти. Хотел увидеть Аню, не думая о том, как это возможно. Увидеть хоть тень, отблеск, ледовый фантом. Как увидел один из спутников Харта в двадцать первом.

А еще он думал о Намдэ Цэнпо, который не только увидел .

Той ночью Рыбина, как обычно, разбудил переполненный мочевой пузырь – причина, выгонявшая любого на холод из теплого спальника, невзирая на холод и пургу. Зуева в палатке не было. Выбираясь из спального мешка, Рыбин коснулся спальника соседа. Мешок успел остыть.

Ботинки превратились в куски льда, в которые едва удалось воткнуть стопы. Снаружи Рыбин обнаружил, что буря утихла. Свежий снег искрился на палатках в свете звезд, казавшихся такими близкими – и одновременно чужими и холодными. Помочившись в снег, Рыбин повернулся к палатке и заметил в темноте дрожащее пятно света. Оно плыло над ледником, приближаясь к лагерю. Это было что-то огромное. Исполинский циклоп со светящимся глазом.

Лишь на расстоянии двух-трех шагов Рыбин понял, что это был Зуев. Он нес кого-то на плечах. Девушка. Длинные светлые волосы свисали вниз, скрывая лицо и едва не волочась по снегу. Волосы, покрытые снегом и кровью. Кровь забрызгала и большой смайлик на ее куртке, придав ему хищный, кровожадный облик.

– Я услышал… крики, – пробормотал, тяжело дыша, Зуев. Он торопился к палатке Ерина. Рыбин двинулся следом, неуклюже ковыляя в своих не до конца оттаявших ботинках. – Направился вниз, нашел их лагерь… Лавина. Все погибли, кроме нее.

Там, в полузабытом «внизу», Ерин был фельдшером и после беглого осмотра решил, что девушке ничего не угрожает. Она потеряла сознание от сильного удара по голове, но ссадина оказалась неглубокой. Они осторожно уложили ее в спальник Рыбина, вложив туда несколько химических грелок. Сам Рыбин остаток ночи провел, натянув на себя всю свою и зуевскую одежду – и все равно не сомкнув глаз от лютого, прогрызающего, проедающего себе путь к телу, как кислота, холода.

Утром стало ясно, что нужно возвращаться.

– Мы не сможем перейти перевал Душ. Не с ней, – покачал головой Зуев, кивнув на палатку Ерина. Пар из кружки в дрожащей руке застилал его лицо. Чахлое, едва пробивавшееся сквозь тучи солнце залило бескрайнее плато ледника тусклым, болезненным свечением. – Но мы можем спуститься через Цирк. В дне пути оттуда, на китайской стороне границы, есть глухая деревенька, где нам смогут помочь. А уже оттуда выберемся в цивилизацию.

Никто не возражал. Насилу позавтракав супом и шоколадом, они продолжили путь. Девушку по очереди тащили на импровизированной волокуше, сделанной из тента от палатки и треккинговых палок.

К полудню погода стала портиться. С каждым шагом реальность происходящего разжижалась, таяла. Поначалу Рыбину казалось, что ноги весят тонну каждая, и передвигать их было почти как переставлять вручную гранитные колонны. Но затем пришла странная, нездоровая легкость. Тогда он и увидел Синичкина – впервые после его смерти. Он шел за ними. Рыбин понял, что они ошиблись, – Синичкин был жив, но они бросили его там, в снегу. И теперь он пытался догнать их. Рыбин хотел сказать всем об этом, но словно разучился говорить. И не мог остановиться. Так что он продолжал идти, порой оглядываясь, чтобы увидеть во мгле темную фигуру. Иногда ему казалось, что он видел и других. Погибших французов. Древних воинов, спутников Намдэ Цэнпо.

Аню.

Они словно наблюдали за ними, смотрели представление из какой-то потусторонней ложи. Представление или состязание. Мертвые делали ставки, дойдут ли живые до цели.

Эта мысль заставила Рыбина рассмеяться, но вместо смеха из горла вырвалось хриплое карканье. Ветер вырвал его изо рта, заглушил, впитал в снег и унес прочь. А потом Рыбин расплакался. Ветер забрал и слезы. В голове метались мысли, как горящие люди в охваченном пожаром доме. Намдэ Цэнпо… Виктор Харт… Его странно знакомое лицо на старинной кинопленке…

– Все, что случилось, было не зря, – сказал Зуев ночью. Или днем? Рыбин уже не ощущал разницы. – Мы совсем близко. Утром ты получишь свою награду.

Рыбин улыбнулся. У него больше не было вопросов. Он хотел лишь тепла. Хоть крупицу тепла.

И Аню.

– Я не смогу идти дальше, – пробормотал Рыбин. Он сидел на рюкзаке у костра рядом с палаткой. У костра, которого не было. Он видел костер и чувствовал тепло, чувствовал его жар на коже и глубоко внутри. Но знал, что огня нет. Он сотворил его сам. Это было странное ощущение – словно он властелин мироздания, способный лепить пламя из снега, творить целые миры. Лишь одного он не мог – идти дальше.