Алексис Хендерсон - Год ведьмовства [litres]

– Нет, – сказала Иммануэль, но ее голос затерялся в хаосе толпы. В этот момент она не думала о своей вине и невиновности. Она не думала ни о сигиле, ни о Вефиле, ни об обладании силой бедствий. Все ее мысли были только об Эзре и о серьезной опасности, которую он навлек на себя своим ложным признанием. – Он лжет. Это неправда!

Она ни слова больше не успела сказать в знак протеста, потому что в этот момент стражники пророка прорвались вперед, чтобы забрать Эзру. Схватив его под руки, они потащили его обратно к дверям собора.

– Благодарю за исповедь, – сказал Пророк. – Суд берет перерыв.

Иммануэль проснулась от того, что ее окатили ледяной водой и ударили по ребрам.

– Подъем.

Поморщившись, она приоткрыла глаза и посмотрела на нависшего над ней стражника. Он, как и все остальные слуги, приходившие в камеру Иммануэль, чтобы пытать и мучить ее, носил маску вокруг рта, как будто боялся, что через дыхание заразится ее грехом. В руках он держал тяжелую масляную лампу, которая светила так ярко, что Иммануэль приходилось щуриться, чтобы не ослепнуть.

Не говоря ни слова, она заставила себя встать с холодного каменного пола на ноги.

Стражник вел Иммануэль коридорами Обители, не снимая кандалов. Она пыталась запомнить дорогу, которой шла – дважды налево, один раз направо, три раза налево, четыре направо, остановиться у железной двери , – но все зря. Из-за темноты невозможно было отличить один коридор от другого.

– Куда ты меня ведешь? – спросила она, презирая дрожь в своем голосе.

Стражник не ответил. Они пошли дальше.

С каждым шагом Иммануэль становилось все сложнее сосредотачиваться, и ей пришлось отказаться от идеи с заучиванием маршрута и все силы направить на то, чтобы просто держаться на ногах. У нее кружилась голова, и ноги казались ватными. Потом ее начало трясти, и она даже не знала, от страха это, или от голода, или от того и другого сразу.

Пока они петляли по коридорам, мыслями Иммануэль возвращалась к Эзре – к его ложному признанию, его самопожертвованию, ко всему, сказанному и сделанному, чтобы спасти ее. Это было абсолютно бессмысленно с его стороны, он не мог не понимать этого. Иммануэль подписала себе приговор в тот самый момент, когда покинула дом Муров. Но он пытался ее выгородить, вопреки всему, он даже солгал под святой присягой, променяв свое наследие, свою свободу, свою жизнь – на ее. Он принес огромную жертву ради нее, и Иммануэль была ему за это признательна. Она только надеялась, что удача окажется на ее стороне, и ей представится шанс сказать ему об этом лично.

После долгого, безмолвного путешествия по Обители стражник вывел ее в пустой коридор. Тот упирался в огромную деревянную дверь во всю стену. Когда они подошли ближе, дверь распахнулась, и оттуда в коридорную темень вышла Эстер. Она была растрепана, юбки помяты, лиф платья небрежно зашнурован. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам, а глаза покраснели и опухли. Проходя мимо них, она бросила на Иммануэль взгляд, полный такой ненависти, что у нее прошел мороз по коже.

Стражник дернул кандалы Иммануэль, таща ее за собой, а Эстер исчезла в темноте коридора. Больно ударив ее между лопаток, стражник втолкнул ее в проем, и дверь за ней захлопнулась.

Иммануэль замерла на пороге, боясь пошевелиться. Она осмотрела открывшуюся ей комнату. У дальней стены, по самому ее центру, стояла кровать с таким большим матрасом, что на ней легко уместились бы пять человек. Матрас был водружен на массивной раме из кованого железа, узором и работой подозрительно напоминающей главные ворота Обители. Над кроватью висел большой ржавый палаш, который выглядел таким старым, что Иммануэль не удивилась бы, узнав, что его первым владельцем был кто-то из рыцарей-поборников эпохи Священной Войны. По обе стороны клинка располагались окна, выходящие, вероятно, на равнину, хотя Иммануль оставалось только догадываться – за окном было темно и ничего не видно дальше нескольких дюймов за подоконником.

– Как любезно с твоей стороны меня посетить.

Иммануэль подскочила и, обернувшись, увидела мужчину, сидящего в дальнем углу комнаты, склонившись над невысоким письменным столом. Свет масляной лампы туда не доставал, и окружающую темень почти ничто не разбавляло, поэтому Иммануэль потребовалось несколько секунд, чтобы узнать его, пока ее глаза привыкали к темноте.

Пророк.

А это, догадалась она, были его личные покои.

После продолжительного молчания пророк оторвал взгляд от своих бумаг и внимательно посмотрел на нее. В свете свечи, мерцающей на столе, она увидела шрам, перерезавший его шею.

– Обычно женщинам, поступающим на покаяние, обрезают волосы. Стражники стригут их, как овец, чтобы не разводить вшей, но я попросил сделать для тебя исключение. – Он выжидающе уставился на нее, словно надеясь на благодарность.

Ее не последовало.

– Знаешь ли ты, зачем я пригласил тебя?

Она вспомнила о том, что рассказала ей Лия, о том, как пророк воспользовался ею, ее невинностью, когда она была совсем еще ребенком, несущим послушание. Отбросив страх, она отрицательно покачала головой.

Пророк обмакнул перо в чернильницу и нацарапал что-то внизу письма.

– Попробуй угадать.

– Я… понятия не имею.

Он нахмурился.

– А мне говорили, у тебя богатое воображение. Я огорчен твоей немногословностью.

– Я очень устала, сэр.

– Устала? – он вскинул одну бровь. – Ты хоть примерно представляешь, который сейчас час?

Иммануэль выглянула в окно, во мрак далеких равнин. Она покачала головой.

– Сейчас полдень, – сказал он. – Солнце не всходило с той ночи, когда мои стражники пустились за тобой в погоню. Некоторые полагают, что оно больше никогда не взойдет. – Он смерил ее взглядом с головы до ног, и она подумала о том, скольким девушкам причиняли боль в этой комнате. – Трудно поверить, даже когда ты стоишь прямо передо мной. Девушка, способная затмить солнце и погасить звезды… просто так.

– Я не накладывала это проклятие.

Глаза пророка сверкнули. Он наклонился, открыл один из ящиков стола и достал оттуда дневник Мириам.

– Тогда скажи мне, зачем такой невинной девушке, как ты, ведьмина книга заклинаний?

Дневник перед глазами Иммануэль поплыл и задвоился, и комната начала вращаться. У нее подкосились колени, и она начала слабо пятиться, пока не ухватилась за столбец кровати.

Пророк снова перевел взгляд на письмо. Она отметила, что у него на шее висит священный кинжал, то самое оружие, необходимое ей, чтобы начертать обращающий сигил. Если бы она только могла протянуть руку и взять его…