Алекс Норт - Тени теней [litres]

– Только вот, боюсь, сегодня без кекса.

– Все нормально, – сказал я. – Я не голоден.

– Возможно. Но кофе тебе определенно не помешает.

В самом деле? После утренних событий я все еще чувствовал себя совершенно разбитым, но не сознавал, насколько это бросается в глаза. Может, это была еще одна причина, по которой в полиции подумали, будто я теряю связь с реальностью.

– Просто не выспался.

– Вполне объяснимо. Сейчас тебе, должно быть, очень непросто.

– Очень рад, что вы до сих пор здесь, – сказал я.

– Это тоже непросто. Держусь, пока могу. Хотя не думаю, что мне так уж много осталось.

– И на секунду в такое не поверю!

Мари улыбнулась, а потом подула на кофе и немного отпила.

– Жаль было слышать про твою мать, Пол. Она просто замечательная женщина.

Это меня удивило.

– Так вы что, знакомы с ней?

– Немного. Не особо хорошо, но она довольно часто сюда заглядывала.

Я поразмыслил над этими ее словами.

– Похоже, что она стала заядлой читательницей.

– Да, после смерти твоего отца.

Я кивнул своим собственным мыслям.

Мой отец был человеком суровым и беспощадным, который всю жизнь работал на земле, когда там находилась работа, но, похоже, всегда больше гордился тем, как земля обрабатывала его самого – как будто одни лишь страдания и лишения способны укрепить человеческий дух. Книги никогда не имели для него никакого смысла, равно как и я сам – его тихий, безвольный сын, несчастный книжный червь, вечно спешащий улизнуть в свою комнату наверху, чтобы затеряться в придуманных какими-то бездельниками историях или делать жалкие попытки сочинять свои собственные.

Припомнилась та фотография матери в детстве, где она лежит на освещенной солнцем траве с открытой перед глазами книгой. Можно было без труда представить, как она, наконец освободившись от неодобрительных взглядов моего отца, всецело отдалась подавленной страсти к чтению. Этот образ мог хотя бы немного согреть мне душу, но я видел лишь одинокую женщину, ищущую утешения и духовного родства в единственном месте, где она только могла их найти, и на меня накатило чувство вины за то, что искала она их не у меня.

«Ты никогда ничего мне не показывал, Пол».

– Как она вам показалась? – спросил я. – В смысле, в последнее время.

Мари явно колебалась.

– Все нормально. – Я отхлебнул из своей чашки. – Мне надо это услышать. Я знаю, что она уже давно была не в себе.

– Да. Иногда такое случалось.

Мари поставила чашку на прилавок и задумчиво опустила на нее взгляд. Мы оба знали, что она уже рассказала мне кое-что в прошлом, что привело к совершенно невообразимым последствиям, и мне было видно, что она взвешивает эффект, который ее слова могли произвести сейчас.

– Продолжайте, – попросил я.

– Она расспрашивала про тебя.

– Про меня?

– Да. Временами она думала, что ты до сих пор работаешь здесь. А иногда вдруг начинала искать книги, написанные тобой. Постоянно твердила, что мне нужно обязательно заказать несколько твоих книг. Мол, они просто улетят с полок.

Я ничего не ответил.

– Я обещала, что постараюсь, конечно же. – Мари улыбнулась. – Даже говорила ей, что вроде как недавно была у нас парочка экземпляров, но они уже проданы. В таком вот духе.

– С чем-то подобным, наверное… было трудно иметь дело.

– Проявлять доброту по отношению к твоей матери никогда не было трудно, Пол.

«Ну да», – подумал я. Это уж точно. Потому что моя мать и сама всегда была доброй – не только ко мне, но и ко всем без исключения. Осознание этого вызвало укол грусти. Только теперь мне окончательно открылось, сколько лет я бессовестно разбазарил и сколько всего мне хотелось бы сказать ей, пока у нее есть еще время слушать.

– Знаешь, у нее было множество друзей, – сказала Мари. – Она не была несчастлива. И очень гордилась тобой.

– У нее не было никаких причин мной гордиться.

– Эй, давай-ка… Я уверена, что это не так.

Я погрузился в молчание.

«Думаю, что ты станешь писателем…»

В некие незапамятные времена я тоже себе это воображал. Но хорошо помню, как однажды в тот год, прямо под конец последней учебной четверти, спустился из своей комнаты и обнаружил ожидающий меня конверт. Даже из двери кухни я узнал и свой собственный почерк на нем, и марку, которую сам прилепил в углу. Несколько недель после отправки своего творения на конкурс я всеми силами старался не думать о нем, повторяя себе, что рассказ не слишком-то хорош, что его не примут и что нет смысла будить в себе какие-то надежды. Но мысль о том, что он уже где-то там, все равно порождала мягкое трепыхание в сердце, словно бы какая-то птица поселилась там. Чудилось, будто какая-то часть меня оставила эти постылые места и вылетела в большой мир, и в глубине души я позволял себе мечтать, что, может, где-то там она найдет себе дом.

Открыв конверт, я обнаружил внутри свой рассказ – вместе с типовым уведомлением, в котором с сожалением извещалось, что на сей раз моя заявка не прошла отбор.

Помню, как перечитал его несколько раз и как показалось, будто то, что жило у меня у груди последние несколько недель, только что умерло.

– Я немного обучаю писательскому мастерству, – признался я Мари. – Это лишь часть того, чем я занимаюсь. Но сам практически не пишу.

– Стыд и позор. Почему ты прекратил?

– Потому что знал, что никогда не буду достаточно хорош в этом деле.

Строго говоря, это было не совсем так. Реальность заключалась в том, что я никогда не работал достаточно усердно, чтобы это выяснить, и мне следовало быть более честным на этот счет.

– После того, что произошло, казалось, что есть только один сюжет, который может иметь для меня хоть какое-то значение. А я не думаю, что когда-нибудь сумею подобрать слова, чтобы изложить его на бумаге.

– Наверное, это не всегда будет так.

– Не думаю. У этого сюжета даже нет концовки.

– Пока нет.

Я подумал про тех, кто до сих пор копается в том старом деле в интернете. Про абсолютно посторонних людей, до сих пор решительно настроенных разгадать загадку исчезновения Чарли, даже после всех этих лет.

– Слишком много воды утекло, – сказал я. – Теперь это уже древняя история. Все давно позади.

Мари опять улыбнулась.

– Не думаю, что время действует таким вот образом, Пол. Чем старше становишься, тем сильней все начинает сливаться воедино. Начинаешь понимать, что жизнь никогда не была чем-то вроде прямой линии. Что это всегда были какие-то… каляки-маляки.

Она тихонько рассмеялась – обычная ее шуточка мимоходом. Но это описание попало в точку. Повсюду, куда я ни бросал взгляд в Гриттене, виднелись следы прошлого, едва прикрытые теми деталями, которые годы водрузили на самый верх. Места. Люди. Где-то под настоящим здесь по-прежнему целиком и полностью присутствовало прошлое: не прямая линия, а действительно какие-то безумные каракули. И как ни пытаешься забыть его, без осознания этого, наверное, просто топчешься на месте.