Алекс Норт - Тени теней [litres]

Тело Прайса обнаружили в глубине леса наутро после того, как он захватил Пола. Преследуя того среди деревьев, Прайс подвернул лодыжку. Как выяснилось, после этого он пытался продолжать преследование, а потом и скрыться, прежде чем надежда окончательно оставила его. Аманда уже видела на фотографиях, что именно обнаружили полицейские после восхода солнца. Такой человек, как Прайс, никогда не позволил бы себе быть захваченным в плен. Нашли его сидящим на земле, спиной к стволу дерева. Запястья его были порезаны, а трава вокруг него пропиталась кровью.

Дело закрыто.

Но оставалось и достаточно много вопросов. Аманда до сих пор не знала, почему Карл Доусон вернулся в Гриттен или о чем они с Полом на самом деле разговаривали на бывшей детской площадке в тот день. И методы Дина Прайса определенно не соотносились ни с отметинами, оставленными на двери дома матери Пола, ни с куклой, подброшенной в дом. И хотя аккаунт «ЧК666» проследили до компьютера Джеймса Доусона, она не понимала, зачем он размещал те провокационные посты на форуме или как заполучил фото дневника сновидений Чарли Крабтри.

В итоге Аманда была практически уверена, что в поле ее зрения попали отнюдь не все произошедшие здесь события. Но ни Карл, ни Пол не были готовы разговаривать на эту тему. Продолжали хранить молчание, оставив ее с детальками головоломки, которые ей никак не удавалось пристроить на место.

Но, решила Аманда, теперь это вряд ли имело какое-то значение. В конце концов, у нее имелись ответы на все вопросы, которые ее интересовали. И поскольку она так и не стала такой, каким был ее отец, у нее было чувство, что лучше всего – для всеобщего блага – просто закрыть эту тему, что бы там от нее ни скрывали.

– Почему вам захотелось сегодня со мной встретиться? – спросил Пол.

– Решила морально поддержать вас, – ответила она. – Разве вы не знаете? Стоит спасти кому-то жизнь – и все: отныне вы навек в ответе за спасенного.

Он лишь скептически поднял бровь.

– Ладно, – произнесла Аманда. – Согласна, это уже тот уровень ответственности, который мне наверняка не по зубам. Вообще-то у меня есть и другая причина.

Покопавшись в свой сумке, она достала из нее тоненькую папку.

– История, которую вы рассказали Дину Прайсу той ночью. Про то, что за убийство Чарли Крабтри ответствен брат Хейга.

– Я ее выдумал.

– Да, вы уже говорили. И, честно говоря, не хочу вас обидеть, но мы на всякий случай проверили. Его брата звали Лиам, и на тот момент он все еще сидел в тюрьме.

– Я просто нес все, что пришло мне в голову.

– Верю.

Аманда положила папку на стол и подвинула к нему.

– Что это? – спросил Пол.

– Только вчера получила. Открывайте, не стесняйтесь.

Он секунду смотрел на нее, а потом перевел взгляд на папку и, немного поколебавшись, открыл ее. Там лежала единственная фотография. Аманде она была видна в перевернутом виде, но та уже достаточно насмотрелась на нее, чтобы узнать изображенное на ней с любого ракурса. Истлевшая одежда; россыпь старых костей, наполовину прикрытых травой; голый череп, откатившийся в сторону.

Фотография была сделана в то самое утро, когда нашли тело Дина Прайса, совсем недалеко оттого места, где он покончил с собой. Официальное заключение об идентификации останков было получено еще вчера, и Двайер послал ей это фото в порядке любезности. Аманда, в свою очередь, отправила эсэмэску Полу, чтобы организовать сегодняшнюю встречу – в точности по той же самой причине.

Он все еще смотрел на фото.

– И это…

– Чарли Крабтри, – подтвердила она. – Да.

Пол все не сводил взгляд с фотографии, и Аманда подумала: интересно, чем сейчас заняты его мысли? Каково это – увидеть все это после стольких лет? Понять, что кошмар, который длился четверть века, наконец закончился? Было трудно представить, что в тот момент творилось у него в голове.

– Кстати, мне нельзя это вам показывать, – заметила Аманда. – Но я решила, что вам следует знать. Что вы этого заслуживаете.

Наконец Пол поднял на нее взгляд, и она увидела у него на лице такую гамму чувств, что разобраться в ней было практически невозможно.

Если не считать одного.

Облегчение, которое он явно испытал, напомнило ей, как она сама чувствовала себя утром на кладбище.

– Спасибо, – произнес Пол.

В итоге на вокзал меня отвезла мать.

Вообще-то по пути туда за рулем сидел отец, но к тому времени он более чем отдалился от моей жизни, и эта последняя поездка ради меня была предпринята им крайне неохотно. Он предпочел остаться в машине. Якобы для того, чтобы присматривать за служителями, наводящими порядок на привокзальной парковке, но мы оба знали, что настоящая причина не в этом. Нам было просто нечего сказать друг другу и было проще забыть прощание в машине, чем на станционной платформе. Одна только мать проводила меня туда и ждала поезда вместе со мной, так что я всегда считал, что это она привезла меня туда в тот день.

У меня были туго набитый рюкзак и тяжелый чемодан на колесиках, которые громко постукивали на стыках пола, пока мы пробирались сквозь толпу приезжающих и отъезжающих. Помню, как шелестели и моргали механические табло, меняя цифры и буквы у нас над головами, а из громкоговорителей гулко разносились бессвязные объявления. В зале отправления стоял несмолкаемый гомон множества голосов, отражающийся от выложенных плиткой стен. На этом этапе своей жизни я еще никогда не ездил поездом, и чувства захлестывали меня с головой. Помню, как нервничал. Даже боялся.

Но признаваться в этом не стал.

Мы с матерью не заговаривали, пока не оказались на платформе. Поезд ожидался через несколько минут, и мы нашли себе местечко в теньке.

– Билет с собой? – спросила она.

Мне хотелось взглядом показать ей, что мне уже восемнадцать лет и что я не идиот. Но в тот момент я поймал себя на том, что вспоминаю другую поездку, в которой она меня сопровождала – когда мы с Джеймсом ездили посмотреть на мою новую школу и она задала нам примерно такой же вопрос. Адресован он был тогда скорее не нам, и что-то мне подсказывало, что и сейчас тоже – мать спросила про билет, просто чтобы ободрить себя.

– Да, – сказал я.

– Ну конечно же, – произнесла она. – Прости.

Голос ее звучал искренне виновато, но я мог сказать, что она тоже не может собраться с мыслями и полна нервной энергии. Люди ведут себя так, когда переживают из-за чего-то важного, на что они уже не в силах как-то повлиять.

«Тебе не за что просить прощения», – подумал я.

Но промолчал.

Помню, что да, боялся – хотя, если честно, ощущал и некий щекочущий душу подъем. Последние два года оказались для меня очень трудными. Не буду, конечно, перегибать палку: в те нечастые моменты, когда на протяжении всех этих лет я все-таки вспоминал о Гриттене – когда на миг забывал, что все уже забыто, – то всякий раз позволял себе это лишь при одном важном условии: то, что произошло, произошло не со мной . Поскольку я хорошо понимал тогда, и даже еще лучше понимаю сейчас, что другие люди пострадали гораздо сильнее меня – больше всех, конечно же, Дженни Чамберс, – и это в первую очередь их трагедия, а не моя.