Роберт Стайн - Смертельный урок музыки [litres]

Тащить тележку по узкой лестнице было непросто. Хотя они старательно придерживали пианино, оно все равно несколько раз стукнулось о стену.

В общем, когда рабочие наконец затащили пианино в гостиную, оба были красные, точно вареные раки. Пот лил с них градом. Я все время был рядом с ними. Мне было интересно.

Мама уже убрала коробки и пошла на кухню. Но когда грузчики начали устанавливать пианино на место, она тоже пришла посмотреть.

Она встала в дверях, держа руки в задних карманах джинсов.

Рабочие сняли пианино с тележки. В ярком солнечном свете его черные отполированные стенки блестели, как зеркало.

Они начали опускать его на пол…

И тут мама как заорет!

– Кошка! Кошка! – мама кричала так, что у меня заложило уши.

Вы уже поняли. Плюшка стояла как раз на том месте, куда рабочие собирались поставить пианино.

Пианино тяжело грохнуло об пол. В последний момент Плюшка успела из-под него выскочить.

«Жалко, – подумал я. – А то получилась бы настоящая плюшка. Должна же быть справедливость на свете».

Работяги засмущались ужасно. Они принялись извиняться. При этом они вытирали лоб и пытались отдышаться. Но мама их даже не слышала.

Она бросилась к Плюшке и подхватила ее на руки.

– Бедная ты моя киса!..

«Бедная киса» впилась когтями маме в рукав и выдрала несколько ниток из свитера. Мама уронила ее на пол. Скотина же эта возмущенно мяукнула и пулей вылетела из комнаты.

– Она еще не освоилась в новом доме, – сказала мама рабочим.

– Да нет, – вставил я. – Она всегда такая придурочная.

Рабочие ушли. Мама пошла к себе в комнату, чтобы закрепить нитки на изодранном свитере. Я остался в гостиной один. Вместе со своим пианино.

Я присел на табурет и принялся вертеться на нем туда-сюда.

Табурет был отполированным и гладким. И ужасно скользким.

Я уже представлял себе, как когда-нибудь повеселю родичей, когда они попросят меня сыграть что-нибудь для них. Я сяду за пианино, якобы мне самому не терпится им похвастать своими достижениями. И начну играть. Вот только этот идиотский табурет… он такой скользкий. Я постоянно с него сползаю. И падаю на пол.

Я немножечко потренировался в сползаниях и падениях. Мне было весело.

Падать откуда-нибудь – это, можно сказать, мое хобби. И это не так легко, как кажется.

Падать тоже надо уметь.

А мастерство достигается путем долгих тренировок.

Наконец мне надоело плюхаться на пол. Теперь я просто сидел на табурете и смотрел на клавиши. Потом я попытался подобрать одну простенькую песенку. Я тыкал в клавиши наугад, пока не находил нужной ноты.

Я думал о том, что это будет действительно классно – научиться играть.

Я считал, что это будет ужасно прикольно. Но я ошибался.

Сильно ошибался.

Прошла неделя. После обеда в субботу я направился в гостиную и встал у окна. День выдался серым и пасмурным. Я был уверен, что ближе к вечеру пойдет снег.

Я увидел, как к нашему дому подходит мой учитель музыки. Он пришел точно в назначенное время. Ровно в два.

Я прижался лбом к стеклу, чтобы получше его рассмотреть. Он был таким здоровенным, упитанным дяденькой. Даже толстым, я бы сказал… В длинном красном пальто. Со взлохмаченными белыми волосами. Издалека он был немного похож на Санта-Клауса.

Он шел как-то странно. На прямых ногах. Как будто у него болели коленки. «Должно быть, артрит или что-нибудь в этом роде», – подумал я.

Папа нашел его по объявлению в местной газете. Он мне его показал и зачитал вслух. Такое крошечное объявление на самой последней странице:

Музыкальная школа Визка.

Новые методы обучения игры на форте пьяно.

Папа туда позвонил в тот же день. Все равно это было единственное объявление по поводу музыкальных уроков.

И вот сейчас родичи встречали учителя в коридоре и помогали ему снять тяжелое красное пальто. Потом они все втроем вошли в гостиную.

– Вот, Джерри, знакомься. Это доктор Визк, твой учитель музыки. – Папа сделал мне знак, чтобы я отошел от окна.

Доктор Визк улыбнулся мне:

– Здравствуй, Джерри.

Он действительно был похож на Санта-Клауса. Только без бороды. Но зато с роскошными седыми усами. У него были круглые, очень румяные щеки и хорошая, сердечная улыбка. Когда он улыбался, его голубые глаза как будто искрились.

Одет он был в мешковатые серые брюки и свободную белую рубашку, натянутую на его здоровенном пузе, как на барабане.

Я подошел к нему и пожал протянутую мне руку.

Рука была красной и какой-то уж слишком мягкой. Как будто не рука, а какая-то губка.

– Рад познакомиться с вами, доктор Визк, – вежливо сказал я.

Мама с папой переглянулись с довольными улыбками. Они всегда обалдевают, когда я веду себя вежливо. Я понимаю, им сложно в это поверить. Но, когда я хочу, могу быть очень вежливым мальчиком.

Доктор Визк потрепал меня по плечу:

– Я знаю, фамилия у меня смешная. «Визк» и «визг» произносятся одинаково. – Он хохотнул. – Может, мне стоило бы сменить фамилию. Но, с другой стороны, согласись, она сразу же запоминается. С первого раза.

Мы все рассмеялись.

А потом доктор Визк вдруг посерьезнел:

– Ты раньше играл на каком-нибудь инструменте, Джерри?

Я задумался.

– У меня было когда-то казу. Знаете, дудка такая.

Все опять рассмеялись.

– Пианино – это немножко не то, что казу, – заявил доктор Визк, все еще посмеиваясь. – Давай-ка посмотрим на твой инструмент.

Родичи извинились, в том смысле, что у них куча дел, и ушли наверх распаковывать вещи, до которых раньше не доходили руки.

Доктор Визк внимательно изучил клавиши. Потом приподнял заднюю панель и взглянул на струны.

– Замечательный инструмент, – похвалил он. – Очень хороший.

– Мы нашли его здесь, – сказал я.

Доктор Визк удивленно оттопырил губу.

– Вы его нашли?

– Ага. Здесь, в доме. На чердаке. Кто-то его там оставил.

– Странно… – Он поскреб пятерней подбородок, потом расправил пальцем усы и снова уставился на клавиши. – А тебе не было интересно, кто играл на этом пианино до тебя? – спросил он очень тихо. – Чьи пальцы касались вот этих самых клавиш?

– Ну… – Я не знал, что сказать.

– Тут какая-то тайна, – прошептал он, а потом будто встряхнулся и указал мне рукой на табурет.

Я послушно сел.

Меня подмывало устроить маленькое представление и соскользнуть с табурета на пол. Но я решил отложить это на потом. Я ведь не знаю, как доктор Визк относится ко всяким дурачествам. Вот когда узнаем друг друга получше, тогда я и буду над ним прикалываться.

Вообще-то он производил впечатление человека веселого. Но не хотелось, чтобы он подумал, будто я несерьезно отношусь к его урокам.

Он опустился на табурет рядом со мной. Мне пришлось сдвинуться к самому краешку.