Владимир Сорокин - Гамбит Вепря

Министр внутренних дел встал.

— Надеюсь, в наших тюрьмах и горном лагере еще найдутся свободные нары после путча?

— Если не найдутся, путчисты потеснятся, будут спать по двое! — ответил министр, и все одобрительно засмеялись.

— Благодарю вас, садитесь.

Президент выждал паузу и продолжил уже более спокойно.

— Господа, я не стал тут рассусоливать, зачем и почему нам сейчас так нужен новый шахматный король. Вы все умные государственные мужи, всё и так понимаете. Толочь воду в ступе смысла нет. И времени нет. Счет идет на дни. Как только корона будет нашей, молот санкций треснет. Это — как «дважды два». А потом и вовсе развалится. Они обосрутся, а мы победим!

Все зааплодировали, послышали одобрительные выкрики, но Президент поднял руку, и все замолчали.

— Дорогие мои, я рад, что мы по-прежнему понимаем друг друга, иначе и быть не может. После каждого заседания я приглашал вас на традиционный шахматный ужин, но сегодня я нарушу эту традицию. Не те времена. Не до пиршеств! Надо работать, бороться и побеждать, а потом будем праздновать и пировать. Следующий ужин мы устроим сразу после завершения турнира в Рио, если, конечно, Шабани победит и выйдет в турнир претендентов. Я очень, очень и очень на это надеюсь. Тогда мы выпьем шампанского и отпразднуем нашу победу по полной. А потом, когда он возьмет корону, отпразднуем это всей страной. Уж кто-кто, а мы умеем праздновать! Умеем…

Он помолчал.

— Если же он не победит, — Президент обвел всех присутствующих взглядом своих волевых глаз, — мне придется распустить наш Большой Шахматный Совет к чертовой матери.

Он встал и молча поклонился. Все застучали костяшками пальцев по столу.

Президент покинул зал.

Ужин был подан Президенту в его лиловую столовую. Стены круглого зала были обтянуты лиловым шелком и увешаны картинами XIX века, изображающими сцены охоты; огромная хрустальная люстра освещала зал и потолок, расписанный облаками с возлежащей на них Дианой.

Президент восседал за единственным столом, накрытым лиловой, расшитой и убранной цветами скатертью, сервированным золотой посудой, мейсенским фарфором и хрусталем. Тихо звучала барочная музыка. Трое слуг в фиолетовых ливреях прислуживали Президенту.

Сначала был подан мозг Валерии. Фарфоровое блюдо с обжаренными в кукурузной муке пластинами мозга поставили на стол, слуга сбрызнул их лимоном и слегка покрутил над ними деревянной перечной мельницей. Другой слуга традиционно наполнил хрустальную рюмку Президента украинской перцовой водкой. Президент подцепил золотой вилкой пластину мозга, положил на слегка поджаренный ржаной хлеб, выпил рюмку перцовки, произнес «хой!» и захрустел хлебом с мозгом, переведя взгляд за окно. Дворцовый парк уже погрузился в темноту, но некоторые старые деревья стояли, красиво подсвеченные. Закончив есть, Президент сделал знак слуге. Тот наполнил рюмку польской зубровкой. Под нее президент съел второй хрустящий тост с жареным мозгом. Слуга наполнил бокал белым рейнским вином. И на маленькой золотой тарелке подали уши Валерии, зажаренные до хруста. Президент отпил вина, взял китайские костяные палочки, ущепил ими ухо, поднес к глазам, рассмотрел и произнес:

— Уши даны человеку, чтобы внимать.

В ухе виднелась маленькая бриллиантовая сережка и три штифта пирсинга. Президент отправил ухо в рот, захрустел им, запивая вином. Выплюнул сережку и штифты в салфетку. Так же он поступил и со вторым ухом, в котором не было ни сережки, ни пирсинга.

Затем был подан суп из щек, губ и языка Валерии, а под него — белое вино из долины Роны. Президент неторопливо ел суп, запивая вином и поглядывая на подсвеченные деревья. После супа подали стейк из печени Валерии с яблочным пюре и свекольным хреном. Под него Президент выпил бокал своего красного вина из винограда, выросшего на горном склоне рядом со своей родовой деревней.

Традиционно отказавшись от десерта (карамелизированная грудь Валерии, наполненная мороженым), выпив после еды для осадки маленькую рюмку ракии, Президент вытер свои масляные, раскрасневшиеся от сытного обеда губы лиловой салфеткой, встал и вышел из столовой.