Ребекка Шеффер - До мозга костей [litres]

Однако для того, чтобы немного подремать, она была слишком возбуждена. Все почти закончилось. Она почти выбралась. Еще чуть-чуть, и она будет в безопасности.

– Нита? – хрипло позвал Ковит.

Она открыла глаза, перевернулась, чтобы взглянуть на него, и оцарапала щеку.

– Да?

– Рынок…

– Его больше нет. – Ее голос прозвучал твердо, почти непоколебимо.

– Кто-нибудь спасся? – спросил Ковит, начиная грести немного быстрее.

Нита подумала о перевернутых лодках на реке и розовом плавнике, бесшумно и смертоносно разрезающем гладь воды.

– Нет, – грустно улыбнувшись, сказала она.

Ковит наблюдал за ее реакцией.

– Мы убили много людей.

– Да. – Нита отвернулась.

– М-м-м. – Взгляд Ковита был тяжелым. – Нита, я могу тебя кое о чем спросить?

– Ага.

– У тебя есть правила?

– Правила?

– Черты, которые ты не перейдешь. Те вещи, которые ты никогда не сделаешь.

Она закрыла глаза.

– Я думала, что есть. Но их нет.

Нет, нормы, подобные нравственным, только мешают. Из-за них Нитой могли манипулировать такие люди, как Фабрисио. Эти нормы всячески усложняли ее побег. Они ей не нужны.

– Вот как. – Ковит перестал грести и присел рядом с ней. – Посмотри на меня.

Она подняла на него взгляд.

Его темные глаза испытующе смотрели на нее. Он вздохнул и спросил:

– Я же никогда не говорил тебе, почему я сдал свою мать полиции?

Нита покачала головой, думая, к чему он клонит.

– Моя мать… – Выражение лица Ковита изменилось, в нем появилось что-то нежное и грустное. – Я очень любил маму. В детстве она была моим кумиром. Когда она была подростком, то сбежала из Мьянмы. Ее родители занимались какими-то сомнительными делами – теми, из-за которых людей заносят в списки «Хьюман райтс вотч» [14]. Но моя мать не хотела участвовать в этом и сбежала в Таиланд.

Он немного помолчал и продолжил:

– Она водила меня по городу, стараясь найти места, где происходили плохие вещи. И мы пытались найти немного боли, чтобы поесть.

Нита задумалась.

– Она сама не причиняла боль людям?

Ковит засмеялся.

– О, еще как причиняла. У нас был подвал. Там всегда кто-нибудь сидел. Мама заставила меня присоединиться к ней, когда я был маленьким – не помню, насколько маленьким, но еще до того, как мне исполнилось пять лет. Она сказала, что мне нужно знать, откуда берется моя пища. Мы были знакомы с одним занни, семья которого скрывала от него все, и когда он понял, что питался человеческой болью, то покончил жизнь самоубийством.

Ковит сделал паузу, возможно, ожидая, что Нита как-то отреагирует, но она молчала и слушала.

– Мама не хотела, чтобы такое случилось со мной, поэтому я знал все с раннего возраста. Это было весело. Я никого там не знал, и все казалось… ну… ненастоящим. – Он замялся. – Но потом все… изменилось. Медленно. В смысле, что сначала я ничего не замечал.

Он замолчал и, похоже, не знал, как продолжить. Но в конце концов выдохнул и быстро заговорил:

– Ты знаешь, что детская боль сильнее? Они… э-э… чувствуют ее больше, что ли. И она ярче.

Ните не понравилось, куда заходит этот разговор.

– Однажды я привел подружку, и… я думал, она пошла домой. В ту ночь было много боли. Я хочу сказать, у мамы всегда был кто-то в подвале, и я… – Ковит шумно выдохнул. – Когда я нашел… нашел ее, я испугался. Я пытался остановить маму, и она решила наказать меня…

Парень умолк, опустил руки, опустил глаза. Нита уставилась на него, ощутив растущий ужас.

– Она причинила тебе боль.

Он кивнул.

– Мама, которую я знал… мама, с которой я вырос, не сделала бы этого. Она сбежала, чтобы избежать участия в правительственных допросах. Она любила меня. Любила мою сестру. Она бы никогда не сделала нам больно. Но она изменилась. Медленно, со временем. И когда я это заметил, было уже слишком поздно.

Ковит молчал долго. Нита сглотнула и робко положила руку ему на плечо.

– Что случилось?

– Я сбежал. Вот и все. И позвонил в МПДСС. – Он вздохнул. – Но… после этого я начал обращать внимание на других занни. Разговаривал с людьми, которые их знали. Встречался с ними.

Думаю, я хотел узнать, что случилось. Что вызвало это. И я обнаружил закономерности, много закономерностей. Все занни, с кем я встречался, были… Ну, скажем так, ты никогда в жизни не захочешь встретиться с ними. Их души уже настолько черны, в них не осталось ничего человеческого, только непреодолимое желание делать больно другим.

Ковит посмотрел Ните в глаза.

– Я не буду говорить, что я хороший человек. Я не хочу им быть. Мне нравится быть тем, кто я есть, и я не хочу потерять это. Я не хочу потерять себя. Потому что мне показалось, что именно это случилось со всеми ними. Они потеряли себя и стали монстрами.

– И что ты сделал? – спросила Нита, судорожно сжимая пальцы.

– Я установил правила. Провел черту. Посмотрел на вещи, которые, как мне казалось, заставляли других скатываться в пропасть, и отказался делать их. Я не причиню боли ни моим друзьям, ни моей семье. Или их друзьям. Не буду питаться болью тех, кому меньше пятнадцати лет, даже если это не я сделал им больно. Я не буду ее есть. Не буду питаться болью сексуального характера. – Он поморщился. – Ты спрашивала, почему я никогда не выходил на рынок? В тамошних борделях было полно детей. Это был кошмар. Я не мог выходить туда.

Нита смотрела на дно лодки. Ей стало не по себе. Она заметила бордели на рынке, но даже не задумывалась о них.

В голову внезапно пришла мысль.

– И у тебя есть правило не причинять боль людям, которые ее не чувствуют, да? Вот почему ты не отрезал мне пальцы, когда приказывала Рейес. А позже и Боулдер.

Он моргнул и кивнул.

– Типа того.

– У тебя есть правила относительно убийств? – спросила она.

– Нет. А еще у меня нет правил относительно многих других вещей, которые ты, вероятно, посчитала бы нужными. – Он пожал плечами и одарил ее самоуничижительной улыбкой. – Кроме того, во множестве моих правил очень мало смысла. Включая правило, касающееся плюшевых мишек. Когда я установил свои правила, мне было двенадцать лет, и теперь я очень боюсь их менять. Если я позволю себе перейти одну черту, говоря: «Мне было двенадцать, я не понимал, что делаю», то потом сделаю это еще раз. Я этого не допущу.

Ковит подался вперед, и его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от лица Ниты.

– Но знаешь что? Они работают. Я – это я. – На его губах появилась дерзкая улыбка. – Я могу быть сумасшедшим монстром. Но все равно остаюсь собой . Пока.

Нита посмотрела в его темные глаза.

– Ты думаешь, что мне нужны правила.

– Я думаю, что за последние несколько дней ты многое от себя отвергла. Я думаю, что девушка, которая попала сюда неделю назад, никогда бы не попросила меня пытать кого-либо, стрелять в людей или сжигать весь рынок дотла.