Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

В глубине зрачков горели алые всполохи. Как у Фролова — только цвет не тот. Более яркий, более тревожный, напоминающий не радугу — но искры. Искры внутри тьмы, что клубилась в теле зловещего волка.

— Нет, — одними губами произнесла она. — Нет… не может быть.

И сама поняла, что не права. Только так всё и могло быть. А как иначе?

Если у неё ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, что они с ним сделали, то теперь картина прояснялась окончательно. Пусть она до сих пор не заметила «фамильяра» — кто сказал, что тот не прячется под одеждой? Что эта тварь, чем бы она ни была, вообще видима?

— Зачем?.. — пробормотала Оля, стараясь не плакать. Всё равно безопасно — чудовищ поблизости не было. — Просто… зачем? У тебя… был шанс скрыться от них! Чтобы они никогда не узнали! Зачем было… ради меня идти на такие жертвы?

На мгновение воцарилась острая, как лезвие, тишина. А потом Женька сделал то, чего Оля от него точно не ожидала.

Он улыбнулся. Странно и зловеще, совсем не похоже на человека, которого она давно знала. Зато похоже на…

Она не успела сообразить, на кого.

— Жертвы, — медленно произнёс Женька, и от интонаций его голоса Оля окончательно заледенела внутри. — А с чего ты, собственно, решила, будто я шёл хоть на какие-то жертвы?

Что?!

Вот теперь Оле стало по-настоящему страшно.

— О чём… ты? — пробормотала она, невольно подаваясь назад. Что-то шло не так. Очень сильно не так. «Не так» даже относительно всего остального.

— Сколько тварей ты видела, с тех пор как мы пересеклись в школе? — вопросом на вопрос отозвался Женька и сам же ответил. — Ни одной, верно? А сколько раз за сегодняшний день тебе угрожала опасность? Ноль?

Оля несмело кивнула. Что-то подсказывало ей: убегать не время. Нужно было закончить этот разговор, окончательно расставить точки над «ё».

Хотя бы понять, о чём он говорит!

— Посмотри на меня, — продолжил Женька. С каждым словом из его голоса уходило холодное безразличие, сменяясь запалом. — Я не чувствую холода. Меня никто не преследует. Мне незачем скрываться и прятать эмоции. Я наконец могу пытаться жить по-человечески! И ты говоришь о жертвах? Чёрт, да я жалею, что раньше не согласился!

Оля вспомнила: школьная линейка, неожиданная игра в снежки, его непривычная оживлённость и серое северное небо над головой. Чистое. Ни единой твари.

Она ведь и сама думала о том же всего полчаса назад, разве нет? Что проклятье, нависшее над ними, сделало худший из возможных подарков — ощущение, будто они могут быть нормальными людьми с нормальной человеческой жизнью. С жизнью простых тинейджеров, чьё существование не отравлено, не исковеркано постоянной опасностью, близостью чудовищ, зловещей тьмой, где вспыхивают огоньки.

Вот только…

Каким бы приятным ни было чувство мнимой безмятежности, оно могло лишь обманывать. Они не спаслись от опасности — всего лишь попали в самое сердце шторма.

Женька не мог этого не понимать.

— Я догадываюсь, о чём ты, — начала она, — но… это же неправда. Вся эта… нормальная жизнь.

— Неправда? — переспросил он, нахмурившись, и отсветы в глазах стали как будто ярче. — Да какая к чёрту разница?

— Что…

— Ты понимаешь, о чём говоришь? — Женька одним резким движением вскочил из-за столика и теперь почти кричал, нависая над Олей, как в дешёвом кино. — Ты так жила несколько месяцев! Всего. Несколько. Месяцев! И посмотри, что случилось! А пятнадцать лет такой жизни хочешь? Почти шестнадцать уже? Без понимающих родителей, вообще без людей, которые хоть что-то обо всём этом знают?

Торговый центр был почти пуст, но Женька говорил так громко, что с соседних столиков к ним начали оборачиваться люди. Он этого, кажется, и вовсе не замечал и только продолжал повышать голос.

— Да ты понятия не имеешь о том, что это такое — расти с чёртовой способностью видеть! Не понимать, как это, откуда это, шугаться от всего, потерять всех близких, не заводить друзей, чтобы никого не подвергать опасности — ты реально ничего не знаешь!

Оля смотрела, как на обычно бледных щеках расцветают пунцовые пятна, причудливо гармонируя с алыми отсветами в глазах, и ей становилось невыносимо горько. Даже не страшно уже.

Он бы никогда так не поступил, если бы не обстоятельства. И никогда бы не сказал ничего подобного, будь всё в порядке.

— Успокойся, — позвала она, стараясь говорить мирно и сдержанно, — прошу тебя. Я… понимаю, правда, и…

— Да хватит уже, — Женька перебил, но голос и впрямь понизил, продолжив уже тише и ровнее. — Я давно думал, что такие, как я и мама, или Фролов, или эта Наташа твоя — не жертвы, а наоборот. Корень всех зол. Мы вроде как предназначены для той стороны мира, где живут чудовища. И ничего с этим никогда не поделаем. Можем только умереть — или присоединиться к ним.

Из каких бездн альтернативной логики он выудил это заключение?!

Она вспомнила стычку за гаражами, протяжные нотки в голосе Фролова — «я даю тебе последний шанс: да или нет?». И Женькин ответ, тихий, но твёрдый: «Нет. Никогда».

А сейчас он говорит, что давно думал о подобном? Быть не может. Перед ней стоял не тот человек, которого она знала и которого считала другом, а нечто совершенно иное. И незнакомое.

Хотя… может, она просто была не в курсе, что он прячет на дне своего омута? Может, события этих дней всего лишь выплеснули на поверхность скрытые мысли и тревоги?

— Мне кажется, ты не… — осторожно начала Оля, но Женька снова не дал ей договорить.

— Не прав? Но это всё объясняет! Ты сама посмотри. Как только я перестал убегать от очевидного и просто принял его как есть, жить, как видишь, стало проще.

Он усмехнулся куда-то в пустоту и добавил:

— Жаль только, я это понял, только когда ты оказалась в опасности. Сообрази я раньше, многих неприятностей можно было бы избежать.

Оля напряглась: по восприятию тревожно царапнуло. Что-то было не так в его речи, такой пламенной и одновременно такой бессмысленной. Пусть слова Женьки звучали искренне и, в общем, правдиво, пусть она понятия не имела, насколько трудно ему приходилось всю жизнь и какие тайные мысли он прятал от мира, — с этим сложно было поспорить — но что-то в его словах казалось… неправильным.

Она посмотрела Женьке в глаза. Красные огни стали ярче, а лицо пересекала всё та же странноватая, нехорошая улыбка, от которой по коже шла дрожь. Знакомая, очень знакомая. Где Оля такую видела? Когда?

Её вдруг осенило.

— Ты же прямо как она сейчас!.. — охнула она раньше, чем успела додуматься прикусить язык. — Прямо как Марина… тогда, в те дни, когда в её теле было…

И запнулась, увидев, как резко он переменился в лице. Поняла, что зашла слишком далеко, но сказанного вернуть уже не могла.