Говард Лавкрафт - Ужас Данвича [сборник litres]

Я говорил уже, что Данфорт не желает рассказывать, отчего он закричал и что такого ужасного увидел, но, подозреваю, причины его нервного срыва следует искать именно в этом эпизоде. По ту сторону перевала, медленно сбавляя высоту, мы обменялись несколькими словами (приходилось перекрикивать свист ветра и шум мотора), но речь шла только о клятвах хранить секрет, которыми мы обменялись, прежде чем покинуть кошмарный город. Есть вещи, согласились мы, которые не годится знать и обсуждать всякому встречному-поперечному, и я молчал бы и дальше, если бы не экспедиция Старкуэзера-Мура: ее нужно остановить любой ценой. Во имя мира и благополучия человечества оставим в покое иные темные, глухие уголки Земли и ее неведомые глубины, а то как бы не восстали от мертвого сна противные естеству твари, не полезли бы, извиваясь, из черных нор порождения кошмара, чье безмерно затянувшееся существование бросает вызов небесам, и не отправились завоевывать себе новое жизненное пространство.

Данфорт признался только, и то намеком, что его напугал мираж. То, что он видел, не связано, по его словам, с Хребтами безумия, которые мы пересекли: с их кубическими пристройками, гулкими пещерами, червячными ходами, где клубятся испарения. Фантастическое, адское видение блеснуло в зените, среди завихрений облаков: оно отразило то, что лежало по другую сторону сиреневых западных гор, которых боялись Старцы. Вполне возможно, это был обман зрения, и виноваты в нем были прежние переживания, а также настоящий мираж, который мы видели накануне вблизи лагеря Лейка, – но, как бы то ни было, Данфорт воспринял эту картину как реальность и лишился из-за нее покоя.

Порой у него срывались с языка отрывочные слова: «черная яма», «резной ободок», «протошогготы», «пятимерные массивы без окон», «неописуемый цилиндр», «древний маяк», «Йог-Сотот», «первичный белый студень», «цвет вне пространства», «крылья», «глаза во тьме», «лестница на Луну», «первоначальные, вечные, бессмертные» и прочая бессмыслица; но когда наступает просветление, он от всего этого отрекается, ссылаясь на мрачную, полную необычных идей литературу, которую читал в юном возрасте. Надо сказать, Данфорт – один из немногих, кто осмелился дочитать до конца источенный червями том «Некрономикона», который хранится под замком в библиотеке колледжа.

Когда мы пересекали горный хребет, высоко в небе и вправду наблюдалось бурное перемещение паров; я не видел, что делалось в зените, но допускаю, что завихрения ледяной пыли принимали там странные формы. Остальное вполне могло дорисовать воображение – ведь Данфорту было известно, насколько живо отражаются иной раз в атмосфере отдаленные картины, как преломляют лучи и увеличивают изображение такие вот слоистые, подвижные облака. И потом, эти жуткие образы появились в его намеках не сразу, а лишь после того, как в памяти ожило прочитанное. Одного-единственного взгляда попросту не хватило бы, чтобы столько всего воспринять.

А в тот миг он выкрикивал лишь одно слово, безумное, однако имевшее слишком понятный нам источник: «Текели-ли! Текели-ли!»

1931

Уолтер Джилмен не мог сказать, являлись ли его сны следствием болезни или ее причиной. Все происходившее с ним таило в себе нечто ужасное, порочное, наполнявшее душу гнетущим страхом, который исходил, казалось, от каждого камня старинного города, и более всего – от ветхих стен мансарды древнего дома, что издавна прослыл в округе нечистым: здесь, в убогой комнатке, проводил Джилмен свои дни: писал, читал, бился с длинными рядами цифр и формул, а по ночам – метался в беспокойном сне на обшарпанной железной кровати. В последнее время слух его обострился до необычайной степени, и это причиняло невыносимые страдания – даже каминные часы пришлось остановить: маятник гремел, как артиллерийская батарея. По ночам едва различимые голоса далеких улиц, зловещая возня крыс за изъеденными червями стенами и скрип рассыхающихся балок где-то наверху сливались в один грохочущий ад. Темнота всегда приносила с собой множество звуков – Джилмен почти свыкся с ними, но все же вздрагивал от ужаса при мысли о том, что однажды привычный шум может стихнуть, уступая место иным звукам, которые – подозревал он – до времени таятся в обычном грохоте.

Джилмен поселился в древнем Аркхеме, где, казалось, остановилось время и люди живут одними легендами. Здесь повсюду в немом соперничестве вздымаются к небу островерхие крыши; под ними, на пыльных чердаках, в колониальные времена скрывались от преследований Королевской стражи аркхемские ведьмы. Но не было в жуткой истории города места, с которым связывалось бы больше страшных воспоминаний, чем с той самой комнатой в мансарде, что послужила приютом Уолтеру Джилмену; именно эта самая комната в этом самом доме приняла когда-то в свои стены старую Кецию Мейсон, ту, чей побег из Салемской тюрьмы так и остался загадкой для всех. Это последнее происшествие имело место в 1692 году. Тюремный надзиратель в ту ночь сошел с ума и с тех пор непрерывно бормотал нечто нечленораздельное о каком-то косматом животном с белыми клыками, якобы выбежавшем из камеры, где содержалась Кеция. На стенах помещения тогда же были обнаружены странные рисунки, нанесенные липкой красной жидкостью и изображающие углы и многоугольники, истолковать смысл которых был не в состоянии даже высокоученый Коттон Мазер [8] Коттон Мазер (1663–1728), воинствующий пуританский богослов из Массачусетса, проповедник религиозной нетерпимости. Автор трудов «Достопамятное провидение, касательно ведовства и одержимости», «Великие деяния Христа в Америке, или Церковная история Новой Англии» и др., в которых доказывалась реальность колдовства. .

Видимо, Джилмену все же не следовало так много заниматься. Изучение таких дисциплин, как неевклидова геометрия и квантовая физика, само по себе является достаточно серьезным испытанием для разума; когда же эти науки безрассудно совмещают с древними преданиями, пытаясь отыскать черты необычайной многомерной реальности в тумане готических легенд или просто в таинственных старых сказках, что шепотом рассказывают темными вечерами у камина, – тогда умственное перенапряжение почти неизбежно. Юность Джилмена прошла в Хейверхилле; только после поступления в Аркхемский университет он постепенно пришел к мысли о некоей внутренней связи избранного им предмета, математики, с фантастическими преданиями о древних магических таинствах.

Сама атмосфера дышащего стариной Аркхема каким-то непонятным образом воздействовала на воображение юноши. Внимательные к одаренному студенту университетские преподаватели настоятельно советовали ему «несколько поубавить пыл», с которым он отдавался учебе, и пошли даже на то, чтобы сократить для него обязательный курс наук. Кроме того, Джилмену было запрещено пользоваться некоторыми книгами весьма сомнительного, а подчас и явно запретного содержания, что хранились под замком в подвалах университетской библиотеки. К несчастью, эта последняя мера предосторожности запоздала: к тому времени Джилмен уже получил достаточно мрачное представление об ужасающих откровениях «Некрономикона» Абдула Альхазреда, дошедшего до нас в отрывках, «Книги Эйбона», и запрещенного исследования фон Юнцта «Сокровенные культы». Одних неясных намеков и беглых упоминаний оказалось достаточно для сопоставления с абстрактными математическими формулами, что абсолютно по-новому освещало свойства вселенной и взаимодействие известных и неведомых нам измерений пространства.