Кларк Смит - Дверь на Сатурн [сборник litres]

Они придвигались все ближе, почти касаясь Тильяри. С их губ, сначала медленными каплями, потом небольшими ручейками, стекала прозрачная бесцветная жидкость, заливая его ступни, лодыжки и голени. Охотник ощутил сперва неописуемое легкое покалывание в ногах, затем быстро прошедшее онемение, а потом точно жала тысяч свирепых мошек вонзились в его плоть. Сквозь прижавшиеся друг к другу чашечки чудовищных цветов он видел, как его ноги претерпевают загадочные и ужасающие изменения. Их естественная волосатость усилилась, став похожей на косматую шерсть обезьяны, сами голени каким-то образом укоротились, ступни, напротив, удлинились, а пальцы неуклюже вытянулись, как у встреченных им зверей Маал Двеба.

В несказанном смятении Тильяри выхватил обломанный нож и начал рубить коварные цветы. Эффект оказался таким же, как если бы он пытался отсечь покрытые панцирем головы дракона или разрубить звенящие железные колокола. Нож искрошился до самой рукоятки. А растения, приподнявшись, склонили головы над талией Тильяри, поливая своей смертоносной слюной его бедра.

Захлебываясь в этом кошмаре, воин услышал слабый испуганный женский крик. Поверх склонившихся над ним цветов он увидел сквозь ранее непроницаемые стены лабиринта, расступившиеся точно по волшебству, странную сцену. В пятидесяти футах от него, на том же уровне, что и ониксовая площадка, возвышался овальный помост из лунно-белого камня, в центре которого Атле, вышедшая из лабиринта по тропинке из порфира. Девушка замерла в удивлении. Перед ней в когтях гигантской мраморной ящерицы, поднявшейся на дыбы, отвесно стояло круглое стальное зеркало. Атле, точно пораженная каким-то удивительным зрелищем, вглядывалась в поверхность диска. Посередине между ониксовой площадкой и помостом возвышался ряд тонких бронзовых колонн, разделенных широкими промежутками и увенчанных высеченными из камня головами демонических божков.

Тильяри хотел закричать, чтобы остановить девушку. Но тут она сделала один-единственный шаг к колдовскому зеркалу, будто что-то в его глубинах притягивало ее, и тусклый диск ярко засиял блестящим внутренним огнем. Охотник был ослеплен жалящими лучами, на мгновение вырвавшимися из зеркала, обволакивающими и пронзающими девушку. Когда дымка в его глазах рассеялась, превратившись в кружащиеся цветные пятна, он увидел, что Атле, оцепеневшая, как статуя, все еще вглядывается в зеркало. Она не двигалась; выражение изумления застыло на ее лице, и Тильяри понял, что она точь-в-точь напоминает тех спящих зачарованным сном женщин, которых он видел в гареме Маал Двеба. Как только эта мысль осенила его, он вновь услышал хор звенящих металлических голосов, казалось, исходивших из резных демонических голов на верхушках колонн.

– Красавица Атле, – торжественно и зловеще возвестили голоса, – взглянула в Зеркало Вечности и избежала неумолимого дыхания Времени.

Тильяри показалось, что его затягивает в какую-то ужасную мрачную трясину. Он не мог осмыслить того, что случилось с Атле, и его собственная судьба представлялась ему такой же зловещей и чудовищной загадкой, разгадка которой была недоступна простому охотнику.

Кровожадные цветы уже дотянулись до его плеч; их яд омывал его руки и тело. Под действием их отвратительной алхимии превращение продолжалось: длинная шерсть покрыла раздавшийся вширь торс, руки удлинились, точно у обезьяны, ладони приобрели сходство со ступнями. Все тело Тильяри вниз от шеи ничем не отличалось от тел обезьяноподобных созданий, бегавших в садах Маал Двеба.

Охваченный унизительным ужасом, воин ожидал завершения метаморфозы. Потом он понял, что человек в темных одеждах, с глазами и ртом, хранящими печать утомления от приевшихся ему чудес, стоит перед ним в сопровождении двух железных роботов с серповидными руками.

Каким-то безжизненным голосом человек произнес непонятное слово, долгим загадочным эхом задрожавшее в воздухе. Круг безжалостных цветов отступил от Тильяри, и они опять встали прямо, образуя тесную изгородь, а их гибкие усы освободили щиколотки жертвы. Едва осознавая свое освобождение, охотник услышал медные голоса, и смутно понял, что демонические головы, венчавшие колонны, опять заговорили:

– Охотник Тильяри омылся в нектаре цветов первозданной жизни, и вниз от шеи во всем стал похож назверей, на которых он охотился.

Когда хор умолк, утомленный человек в темном одеянии подошел ближе и сказал, обращаясь к Тильяри:

– Я, Маал Двеб, хотел поступить с тобой точно так же, как я поступил с Мокейром и многими другими до тебя. Тот зверь, которого ты встретил в лабиринте, и был Мокейр, чей новообретенный мех еще хранил влажность и блеск амброзии этих цветов; и многих его предшественников ты видел в моем саду. Однако я передумал. Ты – Тильяри, в отличие от других останешься человеком, покрайней мере, выше шеи, и будешь волен повторить свои блуждания по лабиринту и выбраться из него, если сможешь. Я не желаю больше тебя видеть, и мое милосердие проистекает из совсем другого источника, нежели почтение к твоим заслугам. Иди же, ибо в лабиринте есть еще много закоулков, которые тебе предстоит преодолеть.

Страх овладел Тильяри; его природная свирепость, его дикая сила воли – все было укрощено повелением колдуна. Кинув полный удивления прощальный взгляд на Атле, он покорно пошел прочь тяжелой походкой огромной обезьяны. Его шерсть влажно блеснула в свете трех солнц, и он затерялся в путанице лабиринта.

Маал Двеб, сопровождаемый своими железными рабами, подошел к фигуре Атле, все еще вглядывающейся в зеркало изумленными глазами.

– Манг Лат, – произнес он, обращаясь по имени к ближайшему из двух прислуживающих ему роботов, – ты знаешь, что по своей прихоти я решил увековечить скоротечную женскую красоту. Атле, как и ее предшественницы, прошла сквозь мой лабиринт и взглянула в зеркало, чье сияние превращает живую плоть в камень более прекрасный, чем мрамор, и столь же прочный. Ты также знаешь, что по другой своей причуде я превращал мужчин в зверей при помощи сока искусственных цветов, чтобы их внешний облик больше соответствовал их внутреннему миру. Разве не справедливо, Манг Лат, то, что я сделал сними? Разве я не Маал Двеб, в ком сосредоточены все знания и все колдовские силы мира?

– Да, повелитель? – эхом отозвался робот. – Ты Маал Двеб, всеведущий и всемогущий, и то, что ты сделал с ними, справедливо.

– Однако, повторение даже самых поразительных чудес со временем становится утомительным, – продолжал Маал Двеб. – Я думаю, что больше не стану проделывать такие вещи ни с женщинами, ни с мужчинами. Разве не правильно, Манг Лат, что я собираюсь разнообразить свои заклятия в будущем? Разве я не Маал Двеб, великий и изобретательный?