Кларк Смит - Бог астероида [сборник litres]

– Джим уехал из города до завтрашнего вечера. И у меня есть ключ. Поможешь мне совершить небольшую кражу со взломом?

– В любое время, дорогая.

– Но не раньше вечера. Стенографистка может сидеть в офисе весь день. Можешь позвать меня на ужин, если хочешь, а потом пойдём в офис.

– Недурственный план. Нет ничего лучше, чем сочетать приятное с полезным. Позвонить тебе около половины седьмого?

– Это будет замечательно, Леонард. Но ты не должен быть таким легкомысленным. А вдруг мы не обнаружим писем?

Этель и Леонард веселились весь вечер, и даже не вспоминали о пропавших письмах, пока сидели в укромном уголке фешенебельного ресторана. Однако под их весёлостью скрывалась напряжённость, и они вновь и вновь повторяли про себя всё тот же безответный вопрос, которым закончился их телефонный разговор. Напряжение росло. В молчаливом согласии они не стали слишком задерживаться за десертом.

Совершив короткую поездку в машине Леонарда, они вошли в здание, стоящее в центре города и бесстрашно доехали на лифте до третьего этажа. Перед ними, в длинном, пустынном коридоре располагалась стеклянная дверь офиса с надписью:

ДЖЕЙМС ДРЮ

Страхование от пожаров

Этель достала брелок с ключами из сумочки и отперла дверь. Затем включила свет и принялась осматривать стол мужа. Он был завален неразобранными бумагами, и ни один из ящиков не был заперт. Этель вытащила ящики один за другим и систематически обыскала каждый. В первых двух не было ничего интересного, только деловые документы. Но что это за письма в третьем ящике, лежащие под какими-то юридическими документами?

Это были не те письма, которые она искала. И всё же, что они делают в ящике стола её супруга? Письма были адресованы Джиму, а почерк и стиль несомненно были женскими. И в самом деле, от них исходил явственный аромат женственности: лиловая бумага была надушена сандалом. Этель не узнавала почерк, но её врождённое любопытство ничуточки от этого не уменьшилось.

Она распечатал одно из писем и стала читать его. Письмо начиналось со слов: «Дорогой поросёночек», и было полно выражений нежности и любовных намёков, выраженных в стиле светской дамы. Внизу стояла подпись: «Твоя страстная лапочка, Флора», а перед именем и после него были нарисованы линии из крестиков.

Щёки и глаза Этель пылали, когда она обернулась к Леонарду. Она была шокирована и поражена – а также возмущена. Она не могла поверить, что Джим оказался способен на такое. Кто была эта низкая женщина, с которой он связался?

– Нашла что-то? – спросил Леонард.

– Да уж, нашла, – Этель протянула ему письмо без дальнейших комментариев и продолжила вскрывать и читать следующие.

– Вот старый чёрт! – воскликнул Леонард, когда понял смысл письма. – Забавно, – закончил он со смешком.

– По-твоему это весело? – натянуто поинтересовалась Этель.

– Ну, может быть, – Леонард решил мудро про молчать, памятуя о том, что ни один человек не может предвидеть эмоциональную реакцию женщины.

Этель передала ему второе письмо и распечатала третье. Всего писем в связке было около двух десятков. Они с Леонардом прочли их все. Большинство из них представляли собой неопровержимые доказательства, изобличающие вульгарную связь. Во многих упоминались тайные встречи и даже ночи, которые Джим и эта женщина проводили вместе в отелях под вымышленными именами. К одному письму прилагалась фотография, демонстрирующая Джима, который обнимал пухлую и сочную брюнетку в чрезвычайно откровенном купальнике, сшитом из одного кусочка ткани. Фотография отмечала одну из их поездок. Полное имя женщины – Флора Дженнингс – было указано в одном письме, довольно-таки формальном по сравнению с другими, что примерно указывало на тот момент, когда она познакомилась с Джимом.

– Я разведусь с ним! – зарыдала Этель, когда дочи тала последнее письмо.

– А что насчёт моих писем? Мы всё ещё не нашли их. Этель не ответила. Она перечитывала одно из писем на лиловой бумаге. Затем, запихнув весь пакет писем в свою сумочку, она сказала:

– Я собираюсь унести эти письма, даже если мы не найдём твоих.

– Честный обмен – это не ограбление, – усмехнулся Леонард.

Джим вернулся из своей деловой поездки. Они с Этель вновь завтракали за тем же столом.

– Ты сделала то, о чём я говорил тебе? – грубовато спросил он, после того как некоторое время угрюмо поглощал свою еду.

– Ты о чём, Джим? – голос Этель был исключительно милым и безгрешным.

– О том, что я говорил тебе про этого салонного хлыща, – огрызнулся супруг.

– И кто же этот хлыщ?

– Не пытайся больше блефовать со мной… Я говорил, чтобы ты была осторожна с Леонардом Альтоном.

– А, теперь вспомнила. Ты говорил какие-то глупости о Леонарде… Это напоминает мне, что мой дорогой мальчик вчера вечером пригласил меня на ужин.

– Что? – Джима от ярости чуть было не хватил удар. – Скажи, ты в самом деле думаешь, что сможешь продолжать выходить сухой из воды? На днях я нашел в твоём комоде кучу любовных писем от этого Леонарда. Они, конечно же, рассказали мне всё, что мне нужно было знать – эти письма следовало писать на асбесте вместо бумаги. Думаешь, я собираюсь терпеть всё это? Я спрятал эти письма в защищённой ячейке в банке. Но если я узнаю о ещё одной подобной шутке, то немедленно передам их адвокату.

– Ах, какое странное совпадение, – засмеялась Этель. – Ведь я сама только вчера положила в банк на хранение несколько писем.

– Ты положила? Какие ещё письма? – Джим был совершенно озадачен.

– О, несколько писем на лиловой бумаге, с ароматом сандалового дерева. Они были адресованы тебе, Джим, какой-то женщиной по имени Флора Дженнингс… Так что, полагаю, тебе не следует ничего больше говорить о Леонарде.

Читателю придётся самому решить насколько важна рукопись, оставленная Бернардом Мичемом. Несомненно, мало кто сочтёт её чем-то более серьёзным, чем записью бреда, вызванного странным наркотическим веществом, которое синтезировал сам Мичем. Но даже с этой точки зрения рукопись представляет определённый медицинский интерес, так как она освещает потрясающие возможности человеческого восприятия. И если кто-то примет к сведению опыты Мичема, то увидит, как приоткрылась завеса нового мира, о котором до сего дня никто не подозревал.

Мичем, блестящий молодой химик, с самого начала поставил перед собой задачу провести специальное исследование наркотических веществ. Благодаря солидному наследству он был освобождён от необходимости зарабатывать деньги при помощи своих знаний и талантов и, таким образом, мог посвятить всё своё время тому предмету, который интересовал его столь глубоко. Будучи по характеру отшельником, он ни с кем не обсуждал цель своих исследований, и революционная теория, которую он выстраивал, была неизвестна его коллегам. Тайну этой теории, а также результаты своих экспериментов Мичем доверил только рукописи. Её содержание и даты указывали на то, что рукопись была написана незадолго до необъяснимого исчезновения её автора. Она была найдена лежащей на его лабораторном столе. Ныне мы публикуем текст в соответствии с краткой запиской, оставленной Мичемом, который не указал, кому она адресована.