Рене Ахдие - Падший [litres]

Пока она могла только гадать о том, каким новорожденным вампиром станет Бастьян. С ним сложно было справиться даже тогда, когда он был всего лишь мальчишкой. Характер у него всегда был взрывным, он любил решать разногласия кулаками, а не словами. Из-за своей несдержанности он лишился места в военной академии в Вест-Пойнте, а ведь Никодим трудился много лет, чтобы Бастьян получил его. В конце концов у сына квартерона [18]и тианки [19]не было достойной родословной для такого статусного учреждения.

Никодим полагал, что если Бастьян перенесет трансформацию и выживет, он станет самым сильным из всех его детей, просто потому что в их жилах текла одна кровь, как при жизни, так и в бессмертии. Общая кровь была сродни броску монеты. Иногда из смертного праха рождался великолепный и могущественный бессмертный.

А в ином случае?

Потеря рассудка и неконтролируемая жажда крови, как это было с Владом Цепешем. Или с графиней Елизаветой Батори, которая купалась в крови своих жертв. Или как с Кэто Данзо, который парил по небу на огромных крыльях, точно летучая мышь, и нападал на несчастных.

Одетте хотелось верить, что ничего подобного не случится с Бастьяном. Может, у него появится любовь к чтению, как у Мэделин? Или страсть к различного рода наслаждениям, как у Гортензии? Он станет угрюмым, как Джей, или любителем злых шуток, как Бун?

– Assez [20] Достаточно (фр.). , – заявила она небесам.

Взгляд Одетты снова скользнул вниз, к Джексон-сквер, и ее глаза пробежали по соседним улочкам, ища одинокие фигуры, блуждающие в потемках. Ее внимание наконец привлек кто-то, шагающий мимо газовых ламп вдоль улицы Шартр.

Больше не раздумывая, Одетта распрощалась со Спасителем и отпустила металлический шпиль. Она закрыла глаза, пока летела вниз, наслаждаясь потоками прохладного воздуха и ветра, свистящего в ушах. В тот самый момент, когда она почти достигла земли, ее тело инстинктивно сгруппировалось и она перекатилась по тротуару в кувырке. Она опустилась с едва различимым, приглушенным звуком и поднялась на ноги за считаные доли секунды. Выпрямившись, она огляделась, а потом сунула руки в карманы штанов. Напевая себе под нос, Одетта прогулочным шагом двинулась вдоль улицы, в темный переулок, известный местным как Пиратская аллея. Слова «La Marseillaise» [21]украсили ночное небо над Одеттой, а стук ее сапог разнесся эхом во мраке.

– Allons! Enfants de la Patrie [22] «Поднимайтесь, сыны Отечества» (фр.) – слова, с которых начинается «Марсельеза». , – мягко напевала Одетта.

Она скользнула мимо железных решеток забора, возле которого Жан Лафит [23] Жан Лафит – французский пират и приватир, который орудовал в Мексиканском заливе и грабил английские и испанские корабли в начале XIX века. продавал награбленное в начале столетия. Темное витражное стекло поблескивало на периферии зрения Одетты. Одетта готова была поклясться, что видит там, в церкви, призрака Отца Антуана [24], покачивающего своей кадильницей [25] Кадильница, или кадило – сосуд для курения ароматических веществ во время некоторых видов богослужений в храме или церкви. , дымок из которой вился вокруг него. Или быть может, это было привидение монаха, которых жил под этой изысканной крышей столетие назад и любил воспевать Кирие [26]во время вечерних бурь.

– Le jour de gloire est arrivé [27], – продолжала напевать она.

Жуткие истории об аллее, населенной призраками, живущими в самом сердце французского квартала, всегда завораживали Одетту. Как и бесчисленные рассказы об этих великолепных землях, известных под именем Америка, они часто скрывали за собой самые темные моменты истории. В случае с Новым Орлеаном истории эти скрывали в себе несколько сотен лет, которые портовый город провел под знаменем работорговли. Они шептали о смертях, о которых не принято говорить, смертях тех, кто жил, и дышал, и любил на этих изогнутых серпом, точно полумесяц, землях еще до того, как конкистадоры приплыли в местные бухты и водрузили здесь свои флаги.

Бурлящая от гнева и злости тьма. Движущиеся тени, проступающие под тонким слоем сияющей роскоши.

Одетта повторила следующую строку песни дважды, ее голос звенел, как колокольчик.

– L’etendard sanglant est leve [28] «Кровавый флаг тирании» (фр.). ! – она обогнула угол и ускорила шаг, устремившись в сторону высокой фигуры, которая шагала недалеко впереди.

Когда молодая женщина услышала размеренные шаги Одетты за спиной, она замерла и наклонила голову – кожа на ее виске блеснула, точно серебро, в свете мерцающих газовых фонарей. Затем она снова выпрямилась, и ее элегантная дамская шляпка устремилась к небу, точно девушка молилась Богу.

«Глупость смертных, – подумала Одетта. – Твой Бог тебе теперь не поможет».

И дело заключалось вовсе не в том, что Одетта находила веру глупостью. Напротив, она считала Христа одним из своих лучших друзей. Кроме того, надежда – это несгибаемая сила.

Просто не настолько несгибаемая, как Одетта Вальмонт. Не в случае этой девушки. Не этой ночью.

Она дождалась, пока девушка снова зашагает, и устремилась следом за ней по пятам. Многие вампиры предпочитали растягивать время своей охоты, оттягивая атаку до последнего, чтобы страх пропитал кровь их жертвы. Чтобы та начала тяжело дышать, запинаться и умолять о пощаде. Бун обожал подобные игры. Однако охота была его промыслом. Одетта же никогда не относила себя к числу подобного рода бессмертных.

Вместо этого она просто огляделась, чтобы убедиться, что они с этой девушкой по-прежнему одни в темноте. И еще до того, как та успела моргнуть, Одетта метнулась вперед и схватила девушку сзади, зажав ей рот одной рукой и увлекая в узкую аллею.

Одетта подняла ее за подбородок, чтобы встретить ее взгляд.

– Не бойся, – шепнула она, позволяя своему темному дару наделить эти слова успокаивающей магией. Испуганный взгляд девушки стал чуть более расслабленным. – Обещаю, ты ничего не вспомнишь, – проворковала Одетта, крепче сжимая ее.

– Кто… кто вы такая? – выдохнула девушка.

– А кто ты такая?

Ресницы девушки затрепетали, точно она была готова вот-вот уснуть.

– Франсин, – сказала она. – Франсин Хофштадтер.

– Bonsoir [29] Добрый вечер (фр.). , Франсин Хофштадтер. – Рука Одетты соскользнула с губ Франсин, чтобы погладить ее по щеке. Она замерла на миг, чтобы заглянуть в карие глаза той. – Ты напоминаешь мне мою мать, прекрасная Франсин.

– Как ее зовут?

Слабая улыбка тронула губы Одетты.

– Луиз д’Арманьяк.

– Какое чудесное имя, – засыпая, пробормотала Франсин. – Какое чудесное… точно как и ваше.

– Она была графиней.

– А вы тоже графиня?

– Наверное. Быть может, я могла бы ей быть. – Одетта постучала указательным пальцем по подбородку Франсин. – Но моя мать, скорее всего, воспротивилась бы этому. Она ни за что не отдала бы свой титул, не без борьбы, по крайней мере. Можно даже сказать, она… она потеряла голову из-за этого титула.