Борис Ярне - Мария

– Да могу, хоть сейчас взять. Середина мая не самое лучшее время, конечно.

– Через неделю Иришка из Воронежа на выходные приезжает к подругам, я пообещал ее родителям, что ты проведешь ей экскурсию по Москве. Если ты еще помнишь свою двоюродную сестру, – сказал отец.

– Помню, конечно. А что это она под конец учебного года, перед выпускными экзаменами решила приехать?

– Мосты наводит, – объяснил отец. – Ей же поступать летом, вот к своим старшим подругам и хочет заскочить на консультацию.

– Иришка – девка пробивная, – заметила мать.

– Мама, это опять в мой огород. – Виктор смеялся.

– Да брось ты. Давайте на блинчики налегайте.

– В следующие выходные? – спросил Виктор. – Только на выходные?

– Да, а что?

– На выходных-то я ее итак свожу, куда она скажет. А отпуск…

– Возьми отпуск, сынок, – сказал мать, – отдохни. Мне совсем не понравилось сегодняшнее утро. Я теперь спать спокойно не смогу. И о враче подумай.

– Мама! – воскликнул Виктор. – Так мне о врачах или о женах думать? Возьму. Две недели, и я в отпуске. Без врачей.

– Витя! – вспыхнула мать.

– Мама!

– Да хватит вам уже, – вмешался отец. – Ты сегодня что делать собираешься? Это я так спросил, из любопытства.

– Погода шикарная. Прогуляюсь куда-нибудь, – ответил Виктор.

Виктор был единственным ребенком в семье. Родился он слабым и хрупким, все детство болел, больше обычного, поэтому родители с самого его рождения оберегали его, как могли. Из-за слабого здоровья мать категорически запрещала ему посещать какие бы то ни было спортивные секции, подразумевающие силовые нагрузки, – это после она уже журила сына за то, что тот нигде ничем не занимался, нигде, кроме шахматного кружка. Однако маменькиным сыночком назвать его нельзя. Он был достаточно самостоятелен и ответственен. Душой компании он никогда не был, но его всегда были рады видеть в любой компании. Он был настолько добр и отзывчив, что никто и нигде, ни в школе, ни в институте не мог сказать о нем ничего дурного. Кроме всего прочего он был честен и порой настолько прям, что спорить с ним не имело никакого смысла. Что-то притягивало к нему, какая-то врожденная теплота. На вопрос о том, какой он, любой, кто его знал, ответил бы категорично: «Хороший человек. Самый хороший человек». Даже школьная шпана никогда его не трогала, – его уважали за его честность, открытость и готовность всегда прийти на помощь.

И да, у него не было жизненной цели, кроме той, что заключается в желании приносить помощь. Кто знает, возможно, это даже гораздо значительнее стремления открыть новую планету или стать знаменитым артистом. Ему не раз говорили, что юриспруденция это не его конек, и что ему нужно было пойти учиться на врача, подразумевая его врожденное участие к людям, но, следуя советам родителей, которых он очень ценил и уважал, он пошел по их стопам. И не важно, где быть хорошим человеком. А это такая редкость, где бы то ни было.

У Виктора была страсть – искусство и литература, в особенности, поэзия. В его комнате стоял огромный книжный стеллаж, до отказа забитый книгами. Он мог читать сутками напролет, читал он все, и если это были стихи, то понравившиеся он заучивал сразу же. Любил он рассматривать альбомы по искусству и архитектуре, изучал особенности архитектуры разных городов. Особую любовь он испытывал к Санкт-Петербургу, бывать в котором ему приходилось неоднократно. Он мог бродить по его улочкам сутками. Москва, возможно, потому, что он тут родился и вырос, не вызывала в нем такой страсти, тем не менее и ее улицы не оставались без его внимания. Вместе со всеми музеями и галереями, посещение которых он считал обязательным и регулярным. Он был уверен, что рассматривая шедевры живописи, он впитывает в себя их красоту и загадочность гения. Он был романтиком, как не смешно это звучит в наше время.

Выходные он посвятил прогулкам по центру Москвы и посещению Пушкинского музея, представившего выставки нескольких зарубежных художников. В первый день, в субботу, он так устал за день, что придя домой, наскоро поужинав и даже не почитав перед сном, он завалился в постель и тут же уснул. И лишь в воскресенье вечером, уже улегшись в кровать, он вспомнил о сне, виденном позапрошлой ночью. Он никак не мог восстановить его картину, даже не картину, а ощущения самого сна, ощущение невиданного доселе страха. Ведь, кроме страха во сне ничего не было. Как можно было увидеть страх? Тьма, холод, озноб, жар и глухой шум. Больше ничего не было. Но это был именно страх. Из прошлого? Из будущего? Последствие чего-то неведомого или предчувствие чего-то. Страх… Размышляя, Виктор долго не мог заснуть. Ему казалось, что он уже не сможет спать, пока не разгадает тайну ощущения сна. Тайну ощущения страха. Тайну этого страха, его природу.

Генрих очнулся от стука в дверь. Он обнаружил себя, лежащим на полу. Рядом, в пробившихся через окно лучах утреннего солнца сверкало лезвие его меча. С трудом поднявшись, он направился к двери. Подойдя, он остановился и прислушался к шуму, доносившемуся из-за двери и, судя по всему, уже распространившемуся по всему замку. Генрих невольно опустил голову. Он понял причину шума и суеты. Медленно отворив дверь, он встретился с заплаканным лицом его служанки, Марты.

– Господин… – начала она.

– Я знаю, – тяжело выговорил Генрих.

– Ваш батюшка, – не слушая его, продолжала Марта, – он… храни Господи его душу, ночью он преставился. О, Генрих, пойдемте, я провожу вас к вашей матушке. Ей нужна ваша поддержка.

Генриху казалось, что он попал в туман. То ли слезы заволокли его глаза и не отпускали их, то ли переполох в замке создавал такое ощущение.

Мать сидела на коленях перед кроватью мужа.

– Матушка, – тихо произнес Генрих.

– Сын! – мать вскочила, бросилась в его объятья и разразилась рыданием.

«Черный всадник забрал его», – хотел было сказать Генрих, но к его изумлению, мать его опередила.

– Черный всадник забрал несчастного, – сквозь слезы простонала мать.

– Матушка, что вы такое говорите? – воскликнул Генрих.

– Да, милый, это нечистая сила, та о которой твой отец твердил в первый год своего возвращения из Святой земли. Господь покарал его, его и его брата, твоего дядю Альберта.

– Но почему вы так думаете, матушка?

– Ты многого не знаешь, сын, – глухо отозвалась мать. – Ты не знаешь, что они творили в походах. Нечистый забрал их. Дьявол возложил свою длань на наши места.

– Я думал…

– Молчи, сын, – оборвала его мать. – Довольно горя. Нас испытывали все то время, что твой отец молчал. Дьявол смеялся над отцом, и наконец, прибрал его к себе.

– Зачем ты это говоришь, мама? – удивился Генрих.

– Не говори этого никому, сынок, – не слушая его, продолжала мать. – Никому. Ты чист душой. Оставайся таким, не дай Дьяволу завладеть тобой. Отца отпоют и похоронят. Все будет, как следует, как и должно быть у честных христиан. Боже мой! Боже мой! Мессу проведем в церкви. Нам помогут все организовать. Ты иди, побудь один. Тебя позовут…