Денис Игнашов - Memento Finis: Демон Храма

– Вопросы по тексту есть? ― спросил Сарычев.

– Раненый свидетель – это я?

– Да.

– А Миша?..

Сарычев разочарованно бросил:

– Так надо.

У меня оставался ещё один вопрос:

– Кто такой Джузеппе Сантини?

– Не догадываешься? ― лукаво поинтересовался Сарычев.

– Под этим именем в Россию въехал Полуянов?

– Абсолютно точно.

Теперь мне всё стало ясно, и я положил газету на тумбочку.

– Завтра тебе передам твои показания, прочитаешь и подпишешь, ― деловито сказал Сарычев.

– А что же произошло с перстнем? ― спросил я.

Сарычев раздражённо, как будто отмахиваясь от надоевшей темы, махнул рукой и резко бросил:

– Да не было, скорей всего, никакого перстня Соломона! ― Сарычев помолчал, что-то обдумывая. ― То есть, может быть, вся эта история с реликвией тамплиеров и имеет под собой какое-то реальное основание, только у Селиных никогда не было настоящего перстня. В разбитой фальшивке Надежда Селина признала тот перстень, который хранился у неё на протяжении двенадцати лет.

– Где же тогда настоящий перстень? ― воскликнул я, попытавшись даже приподняться на кровати.

Сарычев встал, движением руки показав мне, что лучше всё-таки мне лежать.

– А этого никто уже не узнает, ― произнёс он. ― Перстень, если он реально существовал, могли подменить ещё сотни лет назад… Так и получилось, что вся эта странная и страшная история случилась из-за осколка зелёного стекла… М-да, вот она печальная правда.

Я положил голову на подушку. Серая грусть пробралась ко мне в сердце. Тайна растаяла на моих глазах. Водоворот событий, который сломал не одну жизнь, на поверку оказался бешеной сумасшедшей погоней за призраком, который растворился, не оставив по себе никакого следа. Всё пусто и нет никакого тайного смысла. Кругом иллюзия…

– Ты береги себя, ― сказал Сарычев на прощание.

– Хорошо, товарищ майор, ― пообещал я вяло.

– Подполковник, ― важно поправил меня Сарычев, подняв указательный палец. ― Уже подполковник.

Я улыбнулся:

– Хорошо, товарищ подполковник.

– Слушай, и давай уже на «ты» перейдём, наконец. Договорились, Руслан?

– Договорились, Иван. ― Моя рука оказалась в ладони Сарычева, и он её крепко и радостно, но со всей осторожностью пожал.

«Но неужели перстня не было?» ― цепляясь за тающую надежду, тоскливо подумал я, смотря прямо в глаза Сарычева.

– Поправляйся и приходи ко мне на работу, ― сказал тот. ― Толковые ребята нам нужны.

Я виновато улыбнулся и отрицательно покачал головой. Сарычев с сожалением вздохнул и встал.

– Что я могу ещё для тебя сделать? ― спросил он перед уходом.

– Скажи, где похоронены Алексей и Бурят, ― попросил я. ― Теперь я их вечный должник…

Скоро мне позволили вставать и разрешили свидания. В первый же день после этого ко мне прорвалась моя мама. Я почувствовал, что её нервное возбуждённое волнение немного улеглось лишь тогда, когда она обняла меня и увидела улыбку на моих губах.

– Но как же так получилось?! ― воскликнула она, вытерев платком набежавшие вдруг слёзы. ― Боже, как же так произошло, Руся?!

Я успокаивающе гладил маму по руке и вдохновенно врал, что до злополучного дня, когда меня ранила шальная пуля, я находился в командировке в Самаре, а в день возвращения зашёл к знакомому, жившему на Удальцова; а там – такая вот заварушка… Но теперь всё просто прекрасно, да и врачи это могут подтвердить – скоро должны уже выписать. «Эх, мам, знала бы ты, сколько у меня для тебя новостей, ― думал я. ― И самая главная, что ты, возможно, скоро станешь бабушкой. Не об этом ли ты мечтала и корила меня за то, что твой единственный непутёвый сын ходит бобылём и совсем не собирается заводить семью… ― Я улыбнулся про себя. ― Однако сейчас об этом я не могу тебе ничего сказать. Время всё расставит по своим местам».

– Ты везунчик, ― успокоившись, тихо и радостно говорила мама. ― У нас в роду Колмогоровых, что по моей линии, всегда мужикам везло.

– Везунчик… ― машинально повторил я, задумавшись. ― И в чём же им так везло?

– Вообще, в жизни, ― ответила мама. ― Дед твой Константин Михайлович, всю Отечественную войну прошёл, воевал с сорок первого по сорок пятый, два раза был в окружении, три ранения, одно очень тяжёлое – осколок чуть не перебил артерию, но судьба миловала, вернулся с войны живой.

Я кивнул, вспоминая старые рассказы матери о своей семье.

– А про прадеда твоего я не рассказывала? ― встрепенулась мама.

– Это который был белым офицером и воевал у Корнилова? ― устало спросил я.

– Да, да, ― подтвердила мама. ― Он самый. На Первой мировой воевал, был ранен, три Георгия имел, четвёртым не успели наградить, хотя, и получил представление – случилась революция… Потом гражданская война, он один из немногих добровольцев, выживших в знаменитом Ледяном походе Корнилова. После победы красных эмигрировать не стал, подправил свою биографию и остался в России, устроился работать учителем и спокойно дожил до старости… Удивительная у твоих деда и прадеда судьба была. Такое впечатление, что Бог их хранил, оберегал от смерти, определив для них какую-то цель, достигнув которую, они могли уже спокойно уйти. ― Мама ласково, с улыбкой поправила мою сбившуюся чёлку. ― Кстати, я тебе раньше не говорила, прадед твой был дворянином, и фамилия у него была совсем не Колмогоров. Колмогоровым он записался после того, как решил остаться в Советской России.

– А как же его звали?

– Фамилия его была Перибов и, говорят, имела какие-то французские корни.

– Как?! ― Мне показалось, что я ослышался, смешав свои неправдоподобные измышления и наш с матерью разговор в непонятную гремучую смесь реальности и воображаемого.

– Перибов, ― повторила мама, подтвердив то, что представлялось совершенно невозможным.

Я весь сжался, подобрав колени, и с изумлением посмотрел на мать.

– Ты что, Руся? ― испугавшись, спросила она.

– Нет, ничего… ― извиняющимся голосом проговорил я и спрятал глаза, боясь их беспомощным и стеклянным выражением испугать маму. ― Ты завтра придёшь?

– Да, конечно, вечером. Тебе что-то надо? ― обеспокоенно спросила она и погладила меня по руке, пытаясь меня хоть чем-то успокоить и, вероятно, списав моё непонятное поведение на шок после ранения.

– Да, ― уставившись в пол, смущённо проговорил я. ― Мне нужна Библия, книга с апокрифическими текстами (зелёная, у вас дома в книжном шкафу, на нижней полке), сборник русских и европейских средневековых сказаний и… сборник стихов Есенина.

У меня появились книги. И теперь, валяясь в больничной койке, всё своё свободное время я заполнял их чтением. Я читал много, почти не отвлекаясь, жадно поглощая информацию и пытаясь отметить и систематизировать заинтересовавшие меня особенности. Страницы книг были испещрены моими пометками – стрелками, галочками, линиями. Малозаметные, на первый взгляд совсем неважные, детали особо привлекали моё внимание. За ними, удивительным образом, обжигающими моё воображение чувством уже виденного и известного, я хотел найти единственно правильный ответ, получить подтверждение своим необычным догадкам. Я искал и находил, и всё найденное мною оправдывало созданную мной мистическую картину произошедшего. Сделав некоторые сверхъестественные допущения, я в конце концов получил удивительное полотно новой реальности и теперь был склонен доверять именно ему. Осталось только получить достоверные свидетельства возможности недостоверного. Но за этим дело не стало.