Мирей Кальмель - Проклятая комната

— Надо теперь идти докладывать, — вздохнул Гук.

— Я пойду с вами. Вдвоем будет легче, — предложил Берил с вымученной улыбкой.

Гук поблагодарил его веселым подмигиванием. Они были очень давно знакомы и прекрасно изучили дурной характер своего господина. А в это утро настроение его настолько испортилось, что де Шазерон даже не показывался на людях.

— Пойдем, приятель, — бросил Гук, направляясь к уцелевшей части замка.

Франсуа де Шазерон, заложив руки за спину, кружил по единственной комнате с невыбитыми стеклами.

— Перестаньте же скулить, вы выводите меня из себя, — злобно выкрикнул он, в который уже раз поворачиваясь к своей молодой испуганной супруге Антуанетте.

Прошедшей ночью та вообразила, что настал ее последний час, и вместе с горничными, вопившими от страха, забилась под большой стол в главной башне. Ее пронзительные вопли достигали ушей пажей, укрывшихся в подвале, и раздражали супруга, который наперекор разбушевавшейся стихии стоял у окна. Осколками разбитого стекла ему даже поранило лицо, когда дуб свалился на башню.

Антуанетта подняла глаза на мужа, лицо которого покрывали порезы с уже запекшейся кровью, и вместо того чтобы успокоиться, еще сильнее зарыдала. Франсуа почувствовал, как от гнева кровь прилила к голове. Он не выносил женских слез, однако сумел овладеть собой.

— Ведь мы живы и невредимы, Антуанетта. Придите же в себя ради бога! — процедил он. — Что подумают слуги? Уже нет причин для причитаний, уверяю вас!

— Я не плачу, мессир, — всхлипывала Антуанетта, — я стараюсь молиться, о да, я стараюсь… — оправдывалась несчастная, но не смогла удержать новой волны рыданий.

Франсуа подбежал к креслу, в котором она сидела. Вцепившись в подлокотники, он близко наклонился к ней.

— Тогда старайтесь делать это молча! Вы мешаете мне думать!

Уткнув нос в платочек, Антуанетта, чьи глаза были полны слез, кивнула. Конечно, муж прав, но все это было сильнее ее.

В этот момент в комнату вошли Гук де ла Фэ и Берил. Франсуа резко повернулся к ним. Они ожидали взрыва ярости, однако, как ни странно, вид этих мужчин утихомирил его. Твердым шагом он подошел к ним.

— Вы вовремя появились, — только и сказал он. — Следуйте за мной!

Воспользовавшись случаем избавиться от супруги, он, даже не взглянув на нее, вышел из комнаты и направился к своему кабинету. Прево и Берил последовали за ним.

— Понадобится несколько недель, чтобы привести все в порядок, а затем мы займемся ремонтом стен и внутренних помещений, — заключил Берил, только что детально перечисливший повреждения, нанесенные замку.

— Напомню, — добавил Гук, — что все дороги перекрыты и надо помочь остальным. Даже если мы привлечем лучших мастеров, плотников, каменщиков, кровельщиков, боюсь, до зимы нам не управиться.

Хозяин Воллора согласно кивнул. Все это было крайне неприятно, но он не видел другого решения и мог лишь положиться на этих мужчин, пятнадцать лет верой и правдой служивших ему.

Поскольку только Монгерль и аббатство Мутье не пострадали от бури, следовало разместить оставшихся без крова в этих местах. Но ему претило делить с чернью свое жилище. Он обратился к Гуку:

— А что с Тьером? — спросил он.

— Базилика, похоже, в хорошем состоянии, как и церкви Сен-Жан-дю-Пассе и Сен-Жене.

— Прекрасно, прекрасно. Пусть распределят наиболее пострадавших по этим приютам. Заодно они будут там молиться. А я, как и положено, займу с моими людьми Монгерль.

Гук де ла Фэ предугадал такое решение и уже послал к своей жене Альбери гонца с наказом подготовить жилище для сеньора. И все же он невольно вздрогнул.

Вот уже пятнадцать лет, как нога Франсуа де Шазерона не ступала в замок Монгерль, словно он не хотел тревожить тень гнусного прошлого той зимней ночи, когда бросил Изабо на съедение волкам. С наступлением утра не обнаружилось никаких следов девушки. И он, Гук, считая себя ответственным за грехи хозяина, поклялся тогда оберегать Альбери, вплоть до того, что предложил ей выйти за него замуж, дабы уберечь ее от любых похотливых посягательств. Кончилось тем, что он полюбил ее, несмотря на сдержанность Альбери, несмотря на холодный, с металлическим отливом взгляд, которым она постоянно одаривала его после того проклятого дня. Не помнилось, чтобы она хоть раз улыбнулась, за исключением минуты, когда он заявил, что никогда не посягнет на ее ложе. Она ни разу не предложила себя, и он смирился с ролью опекуна, а не мужа. Он лишь опасался, как бы Франсуа не воспользовался своим правом сеньора, но в отличие от старшей сестры в Альбери было нечто дикое, а ее холодные серо-голубые глаза только прибавляли ей хищной дикости. Франсуа де Шазерон благословил их брак, не задавая лишних вопросов. Гук даже спрашивал себя иногда: а помнил ли сеньор, кто такая Альбери?

— Что-то еще, Гук?

Голос сеньора прервал его воспоминания.

— Нет, мессир. С этого вечера все и начнем.

— Хорошо! Поторопитесь!

Откланявшись, Берил и Гук быстро удалились исполнять приказание.

Тем же вечером длинный караван повозок, нагруженных сундуками и кухонной утварью, отбыл из замка Воллор в направлении замка Монгерль. Караван возглавлял Франсуа с супругой, за ними тянулась челядь.

Альбери уколола палец штопальной иглой и в сердцах чуть было не выругалась. Рядом с ней, мягко откинувшись в кресле, погруженная в свои мысли, вышивала Антуанетта де Шазерон. Ни за что на свете молодая женщина не нарушила бы молчания. Альбери не стремилась заводить разговор с владелицей замка, хотя и находила в ней нечто привлекательное и симпатичное. Раз и навсегда она возненавидела все, что касалось Франсуа де Шазерона, но тем не менее все пятнадцать лет добросовестно выполняла свою работу. Она прятала от всех свой смех, для всех у нее было непроницаемое лицо, на котором уничтожающей иронией поблескивали стальные глаза. Этим она защищалась от вожделения мужчин. Впрочем, последние совсем не интересовали ее. Как и ее бабушка, она лучше находила общий язык с волками, нежели с людьми.

— Я жду ребенка.

Альбери не сразу среагировала на вялую, застенчивую интонацию Антуанетты. И только когда та, слегка прокашлявшись, повторила, Альбери подняла голову, а сердце ее учащенно забилось.

— В самом деле? — произнесла она.

— Во всяком случае, я так думаю, — добавила Антуанетта, прикусив губку и уже сожалея о вырвавшемся признании.

Временами Альбери внушала ей необъяснимый страх. Правда, она хорошо заведовала хозяйством замка Монгерль, и нельзя было сказать ничего плохого ни о ее работе, ни об услужливости за ту неделю, что они жили в замке. Антуанетта не раз пыталась пробить стену ее сдержанности, но натыкалась лишь на обычную учтивость, не допускающую сближения. Нечего и говорить, что Альбери всякий раз удалялась, как только Франсуа входил в комнату, где она находилась.