Виктория Борисова - Поезд следует в ад

— Ломка у него, — услышал Андрей где-то совсем рядом голос своего давешнего знакомца. Как его там звали? А черт его знает!

— Сам вижу, что ломка, — другой голос. Очень злой, только придушенный какой-то, будто и впрямь от злости задыхается. — А ты куда смотрел, сволочь? Что теперь делать? Ему же выступать надо, а он вот-вот кони двинет!

— Не боись, сейчас будет как огурец!

Андрей почувствовал холодное и влажное прикосновение у многострадального локтевого сгиба. В воздухе резко запахло спиртом. Опять пронзила боль, когда острое жало шприца впивалось в кожу, но ему было уже все равно. По сравнению с тем, что ему сейчас приходилось терпеть, это был просто комариный укус.

Потом стало легче. С каждым вдохом-выдохом боль уходила из тела и скоро прошла совсем. Стало легко и тепло, а главное — Андрей чувствовал себя так, будто по жилам вместо крови струится музыка. Сейчас он вспомнил все свои песни, слова и мелодии, даже ту, что написал сегодня утром.

— Пора, Андрюша, — шепнул кто-то ему на ухо.

Андрей кивнул. В самом деле — пора.

Он не помнил, как поднялся на сцену. В первый момент Андрей немного оробел — огромное поле, побольше футбольного, заполнено людьми, так что яблоку упасть негде. В воздухе повисла тяжелая предгрозовая духота, но парни и девушки стояли плечом к плечу и ждали.

— Привет вам, люди!

Толпа радостно взвыла. Он видел сотни глаз, устремленных на него, чувствовал их любовь и обожание каждой клеточкой своего тела, а внутри пела, искрилась и переливалась музыка. Этот кайф был покруче того, что в белом порошке!

— Я хочу сказать вам: свобода — это рай!

Новый восторженный вопль. В этот миг Андрей чувствовал такую сладкую, пьянящую власть над их душами и телами!

— А сейчас я спою вам новую песню об этом. Он почему-то не беспокоился больше. Музыка, что была в его душе, заполняла все его существо без остатка, переливалась через край и требовала выхода. Он совсем не удивился, что из динамиков полилась та самая мелодия, которую он ожидал услышать (может быть, даже та, что так неожиданно пришла к нему сегодня утром? Он не помнил точно), и музыканты за спиной подыгрывали правильно.

Если каждый твой день стал похож на другой,

Будто бьешься о стену всю жизнь головой,

Если ловишь ладонями призрачный свет,

Ищешь путь в лабиринте, где выхода нет…

Музыка несла его, поднимая над толпой, как на крыльях. Вот вступили тяжелые басы — и, будто отвечая им, где-то вдалеке раздался первый раскат грома.

Ничего не жалей, ни о чем не грусти,

Поскорее на волю себя отпусти,

Что за разница — ждать тебе день или год,

Если смерть — это только последний…

Он выдержал эффектную паузу, обвел взглядом замершую толпу. Потом отработанным движением вскинул правую руку и выкрикнул то слово, которого они ждали:

ПРИХОД!

Ливень хлынул на разгоряченные головы. Утоптанная земля под ногами вмиг превратилась в жидкую грязь, но никто не попытался найти укрытия. Люди кричали, срывали с себя одежду, подставляя тела и лица под холодные упругие струи.

Андрей пошатнулся. Силы как-то разом покинули его. Он перестал видеть и осознавать происходящее вокруг, разноцветные кляксы перед глазами заполнили собой все пространство, и это было прекрасно. Ему не дали упасть, заботливо подхватили под руки… И это тоже было правильно. Оказывается, счастье может быть таким огромным! Как горячий камень в груди, под ребрами.

Вокруг ходят люди. Как будто сквозь вату Андрей услышал, как кто-то из них озабоченно сказал «передоз»… Он еще улыбался сквозь забытье — вот глупые! «Пере» — это значит чересчур. Разве они не понимают, что счастья не может быть слишком много?

Потом светящиеся пятна будто взорвались перед глазами ослепительным фейерверком и погасли совсем. Стало очень темно и холодно, и только теперь Андрей понял, что это уже навсегда.

Олег проснулся в своей постели. Все так — и сонная теплая Галка рядом, и васильки на обоях, и утренний ветерок чуть колышет тюлевые гэдээровские занавески, за которыми, помнится, мама выстояла дикую очередь в ЦУМе.

Он откинул одеяло. Давно привычного шрама на животе больше не было, да и все тело опять стало таким, как десять лет назад — ни тебе начинающегося живота, ни той мужской заматерелости, что появляется только после тридцати.

А сердце его летело и цвело, в душе искрилось и переливалось удивительное, давно забытое ощущение счастья, молодости, любви… В теле появилась та удивительная легкость и упругость, которая не дает долго сидеть на месте.

Осторожно, чтобы не разбудить Галку, Олег вылез из кровати, натянул старенькие домашние джинсы (те самые! польские, их еще мама на коленке зашивала!) и, стараясь потише ступать по паркету босыми ногами, подошел к серванту. Там, в среднем ящике, всегда лежали документы — и выездные тоже. Он хотел удостовериться, что все это — не сон, что он сумел-таки перехитрить свою судьбу, переиграть, перепрожить все заново.

Вот и она, толстая картонная папка с ботиночными шнурками. Узлов-то накрутили… Олег развязывал неподатливые тесемки, стараясь сдержать нервную дрожь в руках. Смотреть все равно было страшно.

Медицинская справка, датированная 7 июля 1988 года (Олег сверился с настенным календарем в прихожей — вчера), лежала на самом верху. И следовало из этой бумаги, что Олег Константинович Сартанов, 1965 года рождения, практически здоров и может отправляться хоть в Египет, хоть в Антарктиду, хоть к черту в зубы.

Олег еще постоял недолго с бумагами в руках, подумал — и убрал папку обратно в ящик. На полочке в серванте лежало обручальное кольцо — его кольцо! Он всегда снимал его на ночь. Олег взял его в руки бережно, как реликвию. Кольцо было не гладкое, а с насечкой, ребристенькое такое. Почему-то Галка хотела именно эти кольца к свадьбе. Олег вспомнил, как они вместе выбирали их в салоне для новобрачных, как Галка склонилась над витриной, и этот завиток пепельных волос на белой шее… Он, помнится, тогда не выдержал и поцеловал ее. Олег еще немножко подержал кольцо в руках, полюбовался, потом решительно надел на безымянный палец. Вот так будет правильно!

Он присел на краешек дивана и осторожно тронул Галку за голое теплое плечо.

— Галя…

— Ммм… Сколько времени? — Она заворочалась в постели и потянулась за своими часиками. — Семь часов только! Суббота же сегодня, дай поспать.

— Галь, я что подумал-то. Ну его, этот Египет! Не поеду.

— Как это — не поедешь? — Галка мигом проснулась окончательно и села на постели. — Ты что, с ума сошел? Все документы готовы, а ты вдруг…

В голосе ее звучали резкие, сварливые ноты, лицо исказилось от гнева. Олег даже отшатнулся — никогда раньше он Галку такой не видел.