Андрей Буровский - Сибирская жуть-3

Начинается история с того, что в богатом селе Кекур, в 80 километрах к северу от Красноярска, жил такой мужичок — Петр Григорьевич Матонин. Этот смиренный трудолюбивый крестьянин не только пахал землю, но и занимался своеобразным отхожим промыслом: грабил проезжих по Енисейскому тракту и на всякий случай убивал, чтобы не оставлять свидетелей тем делам. Сам деньгами не пользовался, детям тоже не дал и закопал клад, чтобы им могли пользоваться потомки. Внуку Козьме рассказал о кладе, как и полагается. Козьма пустил капиталы в ход, стал богатейшим купцом.

Слух о неправедном богатстве Матониных шел широко… Очень может быть, что именно Матониных и вывел в своей «Угрюм-реке» Вячеслав Шишков. Впрочем, рассказы о разбойничьих кладах, положивших начало состоянию, рассказывали во многих местах, обо многих семьях — вовсе не только про Матониных.

С Матониными связано и еще одна, совершенно классическая история… Рассказывают эту историю в разных вариантах, но меняются, в общем, несущественные детали. Мол, на пиру, во время свадьбы сына, дарит счастливый купец невестке бриллиантовую брошь то ли колье… Сама драгоценность в народной молве указывается разная, но вот дальнейшее уже везде одинаково: встает некий старый купец с придушенным воплем:

— Это же брошь моей матери!! Где взял, убивец?!!

В разных вариантах драгоценность может оказаться принадлежащей и бабке, и тетке, и вполне может это быть не брошь, а колье, браслет или серьги — это уже вряд ли важно. Во всех версиях повторяется мотив узнанного сокровища, когда за одним столом встречаются и чуть ли не собираются женить детей внуки и правнуки убийцы и убитого.

Еще один классический мотив: когда потомок спрашивает у предка, отца или деда, мол, насколько справедливы слухи о неправедно нажитом богатстве. И трудно отделаться от мысли, что и этот сюжет подсказала судьба Матониных.

Потому что у Козьмы Матонина собственный сын и наследник спрашивал: говорят, прадед мой — убивец и разбойник, и капиталы наши — на крови… Как быть? Козьма прямо ничего не ответил, а посоветовал сыну — мол, ты молись, давай больше на богоугодные дела, делись с людьми… авось и простится! Аверьян Козьмич так и поступал: в родном Кекуре построил гимназию, построил новый придел к церкви; в Минусинске золотил церковные купола, строил школы; в Енисейске дал 100000 на дела народного образования — деньги по тем временам неслыханные. Помогал и частным лицам, и целым экспедициям.

По всем описаниям, он был очень хороший человек, этот Аверьян Козьмич, — порядочный, честный, добрый, разумный в требованиях. Каждое лето отдыхал он в родном Кекуре — так не было ни одного ребенка, которому что-нибудь не подарит, специально для детей привозил сладости. Его жена, Ольга Диомидовна, сама учила девочек шить, вышивать, привозила нитки, материю. Аверьян Козьмич на свои средства построил пятиклассное училище в Кекуре для детей села и прилегающих к нему волостей… Был очень скромный человек, не позволял рисовать с себя портретов, писать про себя в газеты.

Только вот собственных детей у этих Матониных не было… Были только племянники — родные и двоюродные, а своих, кровных, Господь не давал. После того, как умер их первенец, младенцем, не жили дети у главных, самых богатых Матониных. Ольга Диомидовна сколько молилась, сколько на монастыри и иконы жертвовала — а не жили ее дети, и богатство ушло к родственникам — тоже Матониным, но не прямым потомкам Петра Григорьича. А в 1914 году семья окончательно разорилась — вся! Богатство, извлеченное из чугунного котла, набитого золотом, так и расточилось, исчезло.

Сам Аверьян Козьмич до того не дожил, скончался в 1883 году и похоронен в родном Кекуре. А в 1913 году прошел слух, что в гроб к Матонину положен золотой кортик… Благодарные односельчане разорили могилу, выкинули его останки, и кости Матонина таскали по всему Кекуру собаки.

В 1920 году во время уборки в кекурской школе во времянке нашли портреты Аверьяна Козьмича. Так сказать, кровопивца и эксплуататора. «Куда их?» — «А в огонь!» Тогда дети выкололи глаза портрету и долго издевались над ним, перед тем как бросить в огонь.

В 1931 году построили в Кекуре свиноферму, а подходящей плиты и не было. Рядом валялась надгробная плита с могилы Аверьяна Козьмича, и ее использовали рационально — положили надписью вниз, к лижущим языкам пламени, и варили на плите пойло свиньям.

К нашему времени известно об этом человеке очень мало, и даже внешность неизвестна — наверное, эти портреты, сожженные в 1920 году, были единственные. Так, выходит, и сгинул он безвестно, правнук разбойника, сколько ни жертвовал на школы и на церкви. Знающие люди говорят — мол, все это оттого, что пользоваться золотом стало третье поколение, а не четвертое. Если бы клад вылежался еще одно поколение — семья Матониных вполне могла бы процветать и до сих пор…

Верить или не верить в проклятие я предоставляю читателю, но вот что рассказанное есть чистая правда, хорошо документированные факты — тут ничего не поделаешь!

Как и многие города, Красноярск начинался с очень небольшого поселения: острога Красный Яр, поставленного в месте впадения в Енисей его левого притока — Качи. Основали этот город в 1628 году 300 казаков, посланных из Енисейска с воеводой Андреем Дубенским, судя по всему, польского происхождения.

Поставили острог вовсе не как центр ремесла, торговли, культуры. Не как центр расселения русского населения на юге Приенисейского края. Красный Яр нужен был только как форпост, защищающий с юга Енисейск. Вот Енисейск мыслился как торгово-ремесленный центр, центр административный и переселенческий, религиозный и культурный. Роль Красного Яра оставалась очень скромной в глазах тогдашнего начальства — воевод, атаманов и близких к ним лиц: прифронтовой город-крепость, защита от набегов кыргызов.

Кыргызы, выражаясь мягко, недолюбливали русских, и вполне понятно почему: до прихода русских на Енисей им, кыргызам, народы края платили немаленькую дань соболями, лисицами, куницами, белками… одним словом, пушниной. Целью русских было объясачить местное население, то есть заставить его платить ясак — дань пушниной. Русские не обращали ни малейшего внимания на то, кто чьи данники; дай им волю, они объясачили бы и самих кыргызов, и уж во всяком случае данников у них отобрали почти всех. А данники-киштымы тоже тяготели к русским — русские вели пашенное земледелие, строили избы с русскими печами, варили железо и выковывали из него великое множество изделий, пекли хлеб, содержали лошадей, которых кормили зерном, и оттого эти лошади не помирали в самые суровые зимы и скакали дальше и быстрее местных… И всему, что они умели, русские охотно учили местное население, становились для многих важнейшим источником новых знаний и умений. И защитниками от тех же кыргызов…