Павел Волчик - Летаргия. Уставший мир

Ева вернулась к вязанию, застучала спицами.

– Когда следующее выступление?

Старик отхлебнул горячий кофе, довольный, погладил себя по бритой щеке.

– В конце месяца. Собираемся грянуть «Смуглянку», дочка. Для подрастающего поколения.

– Снова выступаете в школе?

– Угу.

Логарифм цыкнул, ухмыльнулся.

Ева опустила спицы.

– Что вас так смешит?

– Скорее, кто. Современные школьники, – немедленно ответил бородач. – Завучи и учителя приведут их в актовый зал и заставят целый час слушать старые песни. Им нужно будет делать вид, что всё это очень интересно, а в голове одна мысль: «Побыстрей бы отсюда сбежать».

Ева поморщилась, а Никанор Степанович, кажется, впервые заметил, что в кофейне ещё кто-то есть.

– Эти песни помогли выиграть войну! – вмешался Вешников, опершись на стойку и недовольно сопя.

– Войну помогли выиграть технологии, – сухо заметил Логарифм.

Саблин неожиданно легко повернул к нему седую голову.

– Технологии создают люди, – хрипло сказал он, и в кофейне на мгновение возникла тишина. – А людям нужны песни. Мне были нужны песни, пока я воевал…

Логарифм неторопливо поднялся. Со стуком поставил на полку книгу. Сказал не оборачиваясь, но достаточно громко:

– Вы из другого теста. Люди стали другими. Они устали от развлечений, они пресыщены. Их давно пора чем-то встряхнуть.

– Вы судите по себе, молодой человек?

Логарифм криво улыбнулся, пригладил бороду и быстро пошёл к выходу.

Саблин буравил взглядом его спину, и только когда дверь захлопнулась и фигура с большой головой исчезла за окном, сказал:

– Да кто он такой. Чем занимается?

Вешников тяжело вздохнул:

– Если бы мы знали, Никанор Степанович.

– Если бы мы знали, – поправила Ева, – легче бы не стало.

Колокольчик снова звякнул, и в следующую минуту в кофейне разом сделалось тесно. Женщина с пышным бюстом и облаком кудрявых волос на голове вошла в двери, таща за собой весело галдящую малышню.

Двое мальчишек, одинаковых как две капли воды, шмыгнули вперёд к буфету, где за стеклом красовались пирожные. Девочка, по-видимому их сестрёнка, хотела погнаться за ними, но мать успела её удержать.

Видно было, что оделась посетительница кафе наспех. Детки застёгнуты на все пуговицы, а вот на себя ей, похоже, времени не хватило.

– Артур, не лапай пальцами стекло. Миша, что ты повис на нём, как пиявка? Один латте, пожалуйста, и побыстрее.

– Мама, эклер!

– Мы договаривались, Лизочка. Никаких сладостей. Мы и так опаздываем на кружок.

– Мам, ты купишь нам «картошку», ну пожа-а-алуйста! – заныли близнецы.

– Ах ты ж! Дайте эклер и две «картошки». И кофе, а то я сейчас лягу на пол прямо здесь.

Вешников за стойкой засуетился. Нечасто ему приходилось торопиться, поэтому он очень боялся опрокинуть пакет с молоком или рассыпать зёрна.

Осознав тот факт, что пирожные им купят, мальчишки переключили своё внимание на старика, неторопливо потягивающего напиток.

Заметив, что на него смотрят, Никанор Степанович заулыбался и пробасил:

– Как жизнь, орлы?

– Нормально, орёл, – рассеянно сказал Миша, а брат дёрнул его за рукав и шепнул на ухо: «Смотри, он одет в гигантскую газету».

Саблин подмигнул девочке, и она от удивления вынула палец изо рта.

Женщина нетерпеливо барабанила пальцами по стойке.

– Садитесь, я всё принесу, – сказал Вешников, словно оправдываясь.

Но она сама взяла у него из рук пирожные и кофе и пошла к столику. В это время Артур чуть не снёс торшер, так как Миша подставил ему подножку, а Лиза неожиданно вспомнила, что забыла у мамы в кармане свою любимую игрушку, и заревела в голос.

– Стоять! Разделиться я, что ли, должна надвое! – взревела женщина.

Она фантастическим усилием заставила себя донести кофе и пирожные до столика. И только тогда кто-то получил игрушку, а кто-то – по мягкому месту.

Затем мамочка с достоинством вернулась к стойке. Сколько с меня?

– Четыреста десять.

Она присвистнула, достала деньги и, чуть замешкавшись, вместе с ними положила на стойку стопку цветных флаеров.

– Вот. А это приглашение на выставку. Я… художница.

– О! – довольно улыбнулся бариста. – Мы с женой любим ходить на выставки неизвестных художников.

Ева кашлянула. Женщина у стойки удивлённо подняла брови. Вешников вдруг понял, что сказал, и уши у него стали цвета сырой форели.

Художница вернулась за столик. Артур и Миша весело заболтали ногами, наслаждаясь «картошкой». Лиза вздыхала над эклером.

Никанор Степанович всё улыбался, глядя на деток.

– Любите самолёты, орлы?

Артур ткнул брата локтем.

– Мне больше нравится японский мицубиси, – заявил вдруг Миша.

– А мне мессершмитт, – сказал Артур. – На нём отличные пулемёты, я тебя всё время гашу.

Брови у старика поползли вверх, и он не сразу смог ответить.

– Разбираетесь в истребителях? Похвально. А что же, про Ил-10 слышали?

– Слышали.

– Неужто думаете, что он хуже ваших японских да немецких! Так вот, я на нём летал…

– Подумаешь, мы тоже летали.

– Со взрослыми так не говорят, – вмешалась мать.

– То есть как, – моргнул Никанор Степанович, – как это «летали»?!

– Не слушайте вы их! – сказала женщина, вытирая салфеткой крем со щёк девочки. – Они наигрались в свои стрелялки на компьютере, вот и говорят, что летали.

На лицо Саблина вдруг упала тень, и он больше не сказал ни слова.

Роману Вешникову, наблюдавшему за ними из-за стойки, показалось, что на этом разговоре и кончится сегодняшний день. Ничего нового больше не произойдёт. Удалится шумное семейство. Постукивая тростью об пол, направится на встречу с хором ветеран. Кофейня вновь опустеет. Будет слышен только стук спиц, звук проезжающих машин за окном да шипение кофейного аппарата.

Но закончилась только обычная часть дня. А ровно в 10:32 началась необычная.

В кофейню зашёл человек с кожаным портфелем. Заказал эспрессо. Ничего примечательного в этом человеке не было, а за ним вошёл другой, в кепке и тёплых варежках. Попросил горячего крепкого чая. Не успели новые посетители допить свои напитки, как в помещение ввалилась толпа студентов. Один бледнее другого, под глазами круги, зевают, не прикрывая рта рукой. За ними – подруги с карманной собачкой, обе с мутными глазами. И ещё много-много других посетителей.

Впервые с момента существования «Писем» сидячие места были заняты, и более того – не хватало мест за стойкой. Ева давно отложила вязание и колдовала с кофемашиной, работая быстрее мужа.

И даже вдвоём они успевали едва-едва. У кассы выстроилась очередь до дверей.

Роман Вешников молча удивлялся, пытаясь, однако, выглядеть перед посетителями так, будто наплыв гостей для них обычное дело. Но «много людей» и кофейня «Письма» были до этого дня в сознании бывшего сомнолога понятиями несочетаемыми.