Павел Беляев - Тихий омут

И тогда он покинул своё жуткое обиталище, где до этого веками мучил грешников, и в образе прекрасного юноши ступил на землю. У него со жрицей завязалась любовь. Дедер влюбился настолько, что в один прекрасный день, открыл возлюбленной своё истинное имя. И в знак того, что он вручает своё сердце в руки прекрасной женщины, повелитель тьмы дал ей двенадцать символов. Четыре означали истинное имя дедера, которое никому, кроме него самого не известно. Вторая четвёрка давала власть над этим именем, а третья давала ключ к высшему познанию.

Жрица хранила эти символы, как зеницу ока, но всё же, в один прекрасный день о них узнали в Храмовых скалах. С бесчисленным войском храмовники пришли к месту поклонения дедеру и пленили всех жрецов. Им удалось найти пергамент, на котором в три строчки неровным угловатым подчерком были написаны двенадцать символов. Но к своему стыду жрецы не сумели сложить из них ни дедерово имя, ни, тем более, ключа повеления им. Из букв легко составлялись многие слова, благодаря им фактически можно было записывать целые тексты, но тайного имени повелителя тьмы так и не было сложено.

Тогда они принялись всячески пытать жрицу, надеясь, что она выдаст им нужные комбинации, но никакие экзорцизмы не могли заставить её предать любимого. Раскалённое железо, казалось, только усиливало упрямое нежелание девы говорить. Ей долго не позволяли умереть, но человек не всесилен, и во время очередной пытки, душа её вырвалась к любимому. А жрецы Храмовых скал так ничего и не добились.

С тех пор во всех семинариях и приходских школах перво-наперво изучаются буквы первого порядка. Поскольку, если разгадать их изначальное положение, можно получить власть над самим дедером. И тогда добро, наконец, восторжествует.

– А если кто-то вздумает использовать эту власть во зло? – вытянув перед собой руку, перебила пастора Стана.

Клер поёжился и нервно сжал в руке остренькую палочку, которой мгновение назад старательно выводит эти самые буквы.

– Даже если кто-то и решится на это, – медленно начал пастор, – его злая воля никогда не сравниться с умом и коварством дедера. И поверь, отец чертей не слишком долго будет в услужении у такого глупца. А самого повелителя ждёт незавидная участь. Самая страшная, кою сможет придумать владыка ужаса. Но если кто-то решит уничтожить его, то того малого времени, что дедер будет под властью человека, вполне может хватить для осуществления задуманного.

– Но зачем было мучить жрицу? – робко спросила краснощёкая, похожая на матрёшку Цветана.

– Что? – Клеру показалось, что он ослышался.

– Зачем святые отцы из Храмовых скал принялись пытать жрицу? Разве они не должны были просто объяснить ей, что так будет лучше? Что дедер должен умереть, потому что он же… Он же враг рода людского!

– Может, для рода человеческого он и был врагом, – тихо произнёс пастор, от чего-то покрываясь потом и ёрзая на стуле, – но для жрицы он был в первую очередь мужем. Наверное, даже больше, чем мужем. Ты бы позволила убить своего суженого, коли бы знала, что можешь этому воспрепятствовать?

– Конечно, – убеждённо ответила девочка. – Если бы он был врагом рода людского, или Господа моего…

– Он и был её господом, – пытался объяснить Клер. – Она не признавала истину в суждениях людей из Храмовых скал.

– А как звали жрицу? – внезапно спросила Ия.

– Хм, – наставник почесал затылок и, кажется, немного смутился. – Предания рознятся. Кто-то величает её Ниилит, кто-то Ядвигой. Никто не знает, как её звали на самом деле. Так давно случилась эта история. А теперь давайте перейдём к самим буквам, – он поднял перед собой кусок бересты, на котором был начертан большой угловатый знак, похожий на перевёрнутую голову быка. – Это фортанум, в переводе с древнесаньтарского, истина. Символично, что первый порядок начинается именно с истины…

Мысли Ии снова уплыли далеко от темы урока. В голове вертелась история любви дедера и простой женщины с бренного мира. Хоть бы и жрицы, так что ж? Ведь женщина всегда остаётся женщиной.

– Пастор Клер, – снова вытянула руку девочка, – а почему дедер не защитил её? Он ведь мог. Уж коли владыка ужаса вручил жрице собственную жизнь, почему он позволил Храмовым скалам схватить её?

Пастор нахмурился и крепко сжал палочку, которой писал.

– Ия, эта история случилась настолько давно, и её столько раз пересказывали, что нам теперь практически невозможно добраться до истинной сути происшедшего, и остаётся лишь довольствоваться теми крупицами знаний, которыми мы располагаем.

– Значит, вы не знаете? – упрямствовала негодная девчонка.

– Не знаю, Ия. Я всего лишь человек и всех знаний, увы, мне не открыто. Покажи, как ты написала фортанум?

Девочка густо покраснела и нерешительно вытянула перед собой пустой кусочек бересты.

– Понятно, – хмыкнул Клер. – Ия, ты сама просила принять тебя в школу, да так горячо, что я, было, решил, ты будешь проявлять достойное рвение. Пожалуйста, не заставляй меня разочаровываться в тебе.

– Простите меня, пастор, – девочка потупилась и тихонько заскрипела струганной палочкой по бересте.

В тот день они прошли ещё две буквы первого порядка, а на следующий день Клер обещал научить ребят складывать из них простенькие слова, чтобы дети могли уже обмениваться меж собой маленькими записками, что, по глубокому убеждению, наставника только поспособствует усвоению ими грамоты.

…Когда солнце скрылось за деревьями, двери приходской школы отворились и распустили детвору по домам. Шумной разухабистой гурьбой ребятня вывалилась наружу и прежде, чем отправиться к родным воротам, принялась резвиться и гонять берестяной коробок.

Ия некоторое время наблюдала за ними со стороны, а потом, глубоко вздохнув, посеменила к родной избе.

Холодало. Ветер становился лютым и неприветливым. В эту пору он пробирал до нутра единым дуновением. А поди, оденься теплее положенного – ветер стихнет хоть на миг, вся взопреешь. И когда, подует в следующий раз, простудишься уже наверняка.

По широкой истоптанной дорожке, зябко кутаясь в старенькую овчинную шаль поверх серой просторной рубахи, тихонько семенила маленькая пухлощёкая Ия. Она ещё не вошла в тот возраст, когда приличной девушке надлежит заплетать волосы в косу, причём обязательно с красной лентой в знак невинности и добродетели. Поэтому русые локоны девчушки свободно развевались от ветра, стянутые на лбу лишь узким берестяным ремешком.

Потешно ступая угловатыми берестяными лаптями, она забралась на высокий крутой холм, бледно освещённый увядающей луной, и потуже натянув шаль, взглянула на небо. Ей весело подмигивали семь далёких звёздочек, как бы жмущихся друг к дружке. Нет, врали свитки Анея, такая красота не может быть причиной несчастий. И уж тем более, никакие маньяки там зародиться не могут. А он-то верил… Вот ведь глупый.