Павел Беляев - Тихий омут

– Я приглядываю за здешними подземельями. За ними и теми, кто в них живёт. Догадываюсь, для чего ты пришёл. Поверь, в этом нет нужды, больше ни один летавец не появится в землях тех. Мы здесь сами были разгневаны, экую срамоту учинили паршивцы! Но не думай, всё уже решено, твой меч не надобен. Не спеши возражать, я не закончил! – горбун повысил голос и вытянул руку раскрытой ладонью вперёд. – Знаю, что от моих озорников слобода на грани вымирания, поэтому я дам тебе золото. Столько, чтобы вы смогли запастись зерном и шерстью на три зимы вперёд.

Лучан уже опустил клинок, поскольку понял, стоявшая перед ним сила только с виду немощна. Едва ли горбуна можно было взять каким-либо из человеческих орудий. Если повезёт, незнакомец окажется колдуном. А коли нет – страшно даже представить.

С раскалённого меча падали крупные железные капли. Подарок вольницкого кузнеца таял на глазах, точно вешний снег.

– Это ведь не просто гнездо летавцев, верно? – спросил богатырь.

– Для богатыря ты умён, – нагло оскалился противный старик.

– Не жалуюсь, – ответил мужчина, думая про себя, что, наверное, умён всё-таки недостаточно, уж коли додумался сюда прийти. Надо было слушать Полидею, ей одной, видимо, было до него дело.

– Знаешь, Лучан, положа руку на сердце, я думаю, тебя привёл сам Горний, – горбун медленно подошёл к сырой каменной стене и пальцем начертал непонятный знак, в то же мгновение стена провалилась, открывая ещё одну пещеру. – Вот уже много веков, сюда не ступала нога человека, я даже стал забывать человеческую речь, – на этот раз странному горбуну удалась непринуждённая и лёгкая улыбка. – А теперь, когда погибло сразу два хранителя, и чувствую, недолго осталось третьему, появляешься ты. Ты ведь не думаешь, что сюда открыта дорога всякому проходимцу, решившему перебить всех и вынести легендарные сокровища Кричани?

– Чего?

– Кричани. Именно так назывался Сожжённый город, до тех пор, пока не сгорел.

– Почему он сгорел? – богатырь сознательно тянул время, подыскивая варианты, чтобы уйти, хотя догадывался, что, скорее всего, обречён.

Старик понял это и гадко сощурился.

– Ты уйдёшь отсюда живым и невредимым, но сперва я тебе кое-что покажу. Ступай за мной.

Деваться некуда, Лучáн выпустил из рук бесполезную размякшую железяку и мрачно последовал за горбуном. Его вели всё теми же склизкими штольнями вдоль рельс. Ужики больше не попадались, а путь освещала пара, сновавших под низким замшелым потолком, летавцев.

Скоро они пришли к высокой бронзовой двери, снизу доверху покрытой непонятными витиеватыми символами, так непохожими на саньтарский алфавит. Никаких видимых замков или отверстий в ней не было. Тяжко ступая, горбун подошёл и шесть раз постучал оголовком посоха. Двери распахнулись плавно и совершенно бесшумно.

Богатырь оказался в круглом белокаменном помещении. С потолка без всяких видимых причин сочился приятный голубой свет. Со стен на вошедших слепо взирали скульптуры людей и разных диковинных существ. В центре стоял круглый ребристый алтарь, над которым в воздухе висело три предмета: пшеничный колос, куриное яйцо и игрушка. Остальной зал был расчерчен неглубокими канавками на четыре секции, в каждой по три хрустальных гроба.

Лучан осторожно подошёл ближе и оторопело заглянул в каждый. Двенадцать прекрасных женщин покоились в подземельях горбуна. Они были покрыты белыми саванами, и, казалось, лишь дремали. Каждая женщина держала на груди какой-то предмет из трёх, что были над алтарём.

– Это берегини, – тихо произнёс старик, – они вовсе не умерли, как ты, быть может, решил. Они спят, дожидаясь своего часа. И дотоле их ни в коем случае не должны разбудить. На то я здесь и поставлен. Но, как ты понимаешь, один в поле не воин.

Слова горбуна доносились словно из бочки. Всё внимание богатыря было поглощено сказочными созданиями, с чьей красотой не смогло бы сравниться ни одно существо подлунного мира.

Лучан кончиками пальцев водил по кромке хрустального гроба и, как заворожённый, любовался их лицами. Нигде, ни в чертах лица, ни в силуэте, никто не разглядел бы изъяна. Совершенство.

– Поэтому, кроме меня есть хранители, – меж тем, продолжал горбун. – Это люди, готовые положить свою жизнь во сохранение этой красоты и безмятежности. Если берегини очнутся раньше положенного, наш мир ждут невероятные беды, – речь хранителя подземелий лилась почти неслышно, едва-едва уловимо.

Богатырь внезапно ощутил, как глаза затягивает сладкая дрёма, мысли в голове становились словно ватными и в то же время тягучими. Они ворочались еле-еле, всё вернее уступая дорогу вкрадчивому голосу противного старика. И скоро он полностью завладел умом Лучана.

А горбун всё плёл, глядя в пустые глаза пришельца, про ужасные беды, грозящие миру от пробуждения женщин. В ярких красках он описывал, как туго придётся всякой твари, населявшей Горний. И как бы исподволь намекал, что подобное может измыслить лишь враг рода людского, а посему, ему – Лучану, как богатырю и защитнику простого народа, престало быть верным охранителем сна небесных дев. Ибо всё – все подвиги и деяния, которые до сего дня совершил воин – даже в совокупности не могут сравниться с этим.

Голос таинственного старика отражался от стен, становясь глубже и бархатистее. Он обволакивал, проникал в самые потаённые уголки души.

– Разумеется, ты не будешь жить в подземельях. Вернёшься обратно в вольницу, – вкрадчиво продолжал горбун, – скажешь, что вопрос с летавцами решён и заживёшь преспокойно. Но буде станет тебе известно, что кто-то замыслил войти в подземелья, останови его. Любыми средствами и путями.

И сам не зная почему, поддавшись какому-то неясному наитию, богатырь произнёс:

– Я согласен.

– Ну, вот и славно, – гадко улыбнулся горбун.

Обломки каменного терема всё так же безмолвно вздымались над обнажёнными раскидистыми кустами. День клонился к закату, угасающее солнце приняло багровый оттенок. Порывистый ветер позёмкой кружил пушистые хлопья первого снега.

Лучан кутался в серый конопляный плащ и медленно брёл угрюмый и злой. Его плечи сгорбились, словно на них навалилась вся тяжесть мира. Богатырь то и дело оступался и запинался о сучки и коряги. В левой руке он волоком тащил увесистый мешок, доверху набитый саахадскими дариями.

Когда на горизонте замаячили снежные пики Арапейского нагорья, муж остановился. Он оглянулся, воровато, исподлобья. Взгляд испепелял обломки Сожженного города, города-призрака.

Раздался мерный стук копыт. Верная скотина возвратилась, нашла своего хозяина, не отступила, не бросила. Как и всегда. Человек потрепал коня по гриве и вскочил в седло.