Меган Уэйлин Тернер - Вор

– Вот и я о том же, – подтвердил Амбиадес.

– Типун тебе на язык. – Я побрел туда, где Поль выкладывал еду из вьюка. Поймал на себе удивленный взгляд Софоса. – Чего тебе? – буркнул я.

За него ответил Амбиадес:

– Парню не верится, что у тебя в самом деле хватило ума сначала на спор украсть королевскую печать, а потом хвастаться этим в трактирах направо и налево.

Да, в этом был профессиональный риск, но какой смысл им объяснять? Я повернулся спиной к обоим.

На обед опять были хлеб, маслины и сыр. Я попросил добавки, но волшебник отказал:

– Я не уверен, что на пути к горам мы сумеем достать еще еды.

Я посмотрел на поклажу, навьюченную на лошадей.

– Маловато вы захватили.

– Сегодня вечером постараемся раздобыть еще немного. С голоду не помрешь.

– Не помру, это верно, – ответил я. – Вы ведь можете отдать мне часть порции Амбиадеса.

Волшебник метнул на меня сердитый взгляд.

– Ты получишь свою порцию и ни крошки больше. Я никого не оставлю голодным ради тебя.

– А почему бы и нет? – Я прилег на землю вздремнуть. Под летним солнцем трава пересохла, жесткие стебли кололи руки и шею. – Я же тут гораздо важнее всех остальных, – добавил я, обращаясь к голубому небу в вышине.

Никто не ответил, и через несколько минут я крепко уснул.

Мы остановились на привал ранним вечером. Раньше, чем планировал волшебник. Он ворчал, но, увидев, как на крутом подъеме я чуть не съехал назад через лошадиный круп, согласился поискать место для ночлега. Как только подходящая поляна обнаружилась, я спешился и рухнул в колючую траву. Лежал там, пока волшебник командовал разгрузкой лошадей, и слушал, как Амбиадес бережно и снисходительно обучает Софоса искусству разведения походного костра. Я обернулся и стал смотреть.

– Ты что, никогда не ночевал под открытым небом на охоте? – спросил Амбиадес, глядя, как его товарищ беспомощно складывает хворост в бесформенную груду.

Софос смущенно взглянул на Поля.

– В одиночку – никогда.

– Тогда слушай, ваше высочество, – вздохнул Амбиадес. – Если плотно сложить все дрова друг на друга, они не загорятся. Огонь задохнется. Представь, каково бы тебе было, если навалить на тебя все эти деревяшки. Смотри. – Он разворошил груду и выстроил из палок остроконечный шалаш. В его движениях сквозило мастерство, достигнутое долгой практикой. – Построишь дом – и огонь будет в нем жить. Построишь гробницу – огонь умрет. Понятно?

– Да, – смиренно отозвался Софос и шагнул в сторону, подпуская к костру Поля. Тот занялся стряпней. Я не шелохнулся, пока ужин не был готов. Тогда Амбиадес подошел и ткнул меня сапогом.

– Волшебник велел – вставай и поешь, о жалкий уличный бродяга.

– Слышу, слышу. – Я перевернулся и встал на ноги. – Скажи мне, о светоч премудрости, – бросил я через плечо, – ты уже усвоил разницу между смоковницей и оливой?

Он побагровел, и я удовлетворенно принялся за еду.

После ужина – надо сказать, весьма скудного – волшебник указал на скатанное в рулон одеяло и сообщил, что это мне. Солнце стояло еще довольно высоко. Оно опустится за горизонт лишь через несколько часов, но я все равно раскатал постель и улегся. В рулоне лежал тяжелый плащ. Я провел рукой по тонкой шерсти. Снаружи плащ был синий, как у волшебника, изнутри подбит тканью кремово-золотистого цвета, словно ячменное поле перед уборкой урожая. Вышивки не было, но работа аккуратная. Когда дневная жара спадет, он будет очень кстати. Уголком глаза я заметил, что волшебник смотрит, как я ощупываю шерсть. Интересно, на кого я похож? На портного, оценивающего стоимость? Или на уличного бродягу, протянувшего руки куда не следует? Я повернулся к нему спиной – пусть думает что хочет.

Они вчетвером еще долго сидели у костра. Волшебник оставил в покое видоописание растений и стал допрашивать учеников по истории. Под эти разговоры я и уснул.

Наутро, еще до полудня, мы пришли к обветшалому крестьянскому домику, притулившемуся у конца тропы. Побелка сильно потускнела, штукатурка отваливалась кусками, обнажая бугристые каменные стены. Двор зарос бурьяном. При нашем появлении из дверей вышел какой-то человек.

– Я ждал вас еще вчера ночью, – сказал он.

Волшебник покосился на меня.

– Шли медленней, чем рассчитывали. – И спросил: – Провизию достали?

– Все готово, – кивнул хозяин. – В амбаре корм для лошадей, на две недели хватит. А если не вернетесь этой дорогой, я их отведу в город.

– Хорошо, – сказал волшебник. Открыл седельную сумку, приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь. Достал оттуда ножные кандалы, которыми меня приковывали в таверне, потом отослал Амбиадеса и Софоса устраивать лошадей. А мы с Полем прошли вслед за ним в дом. Через пустую гостиную попали в заднюю комнату с окнами по трем стенам. Там стояло несколько узких кроватей.

– Сегодня все равно уже поздно отправляться в горы, – сказал волшебник. – Заночуем здесь и тронемся в путь завтра утром. Можешь отдыхать сколько твоей душе угодно. – Он усадил меня на одну из кроватей и застегнул браслет на щиколотке. Проверил пальцами, не слишком ли тесно. – Забыл захватить что-нибудь на подкладку, – сказал он. – Поживешь так, пока ребята не принесут седельные сумки. – Он обмотал цепь вокруг рамы кровати и проверил, не соскользнет ли браслет через пятку. Потом ушел вместе с Полем. Я сдвинул браслет в более удобное место. Интересно, пройдет ли когда-нибудь борозда, оставшаяся на щиколотке?

В комнате было прохладно, ни одно из окон не выходило на юг, и, когда волшебник вернулся, чтобы замотать мне щиколотку рубахой Поля, я уже крепко спал. Продремал я весь день. Иногда садился, выглядывал в окно над кроватью, за которым сияло жаркое солнце. Как-то раз я увидел, как Поль учит Амбиадеса и Софоса фехтовать на деревянных мечах, но, может, мне это приснилось; при следующем пробуждении их уже не было.

После обеда я лежал и прислушивался к голосам в соседней комнате. Небо потемнело, загорелись звезды. Я снова уснул еще до восхода луны и не шелохнулся, пока Софос не сказал, что завтрак готов. На столе стояла полная до краев миска овсянки, другая миска – с йогуртом, лежали хлеб, сыр, маслины и несколько апельсинов – мелких, твердых, такие трудно чистятся, но сочные и сладкие.

– Угощайся, – сказал волшебник, глядя, с каким удовольствием я уписываю завтрак. – Не скоро доведется поесть столь же хорошо.

Я ел сколько мог и ни на что не жаловался. Когда волшебник попросил не жевать с открытым ртом, как я старательно делал с нашей первой трапезы, я покорился с видимым усилием. Поль занялся моими руками, снял запачкавшиеся бинты, прочистил пузыри, натер лечебной мазью. Я не пытался вырываться и ругался ровно лишь столько, чтобы он понял, что я мог бы пошуметь сильнее, но сдерживаюсь. Ссадины уже стали гораздо лучше, и, когда он решил оставить их на денек открытыми, чтобы подсохли на воздухе, я согласился, хотя видел, что моего согласия никто не спрашивает.