Джек Йовил - Женевьева неумершая

Графа это не интересовало. После убийства он всегда бывал рассеян, за торжеством следовала раздражительность. Доремус понимал, что точно так же у отца бывает и с женщинами. Как бы чудесно все ни шло, все равно оно никогда не соответствовало его ожиданиям. Рудигер исполнительно собирал трофеи, но Доремус думал, не были ли они для отца лишь напоминанием о разочарованиях. Охотничий домик ломился от чудесных рогов, голов, шкур и крыльев, но, судя по тому, как относился к ним отец, они значили для него не больше, чем горстка пыли.

Именно сам момент убийства был для графа всем, миг, когда он властвовал над жизнью и смертью. В этом он находил удовлетворение.

– Ты подстрелил зверя, Дорри, – распинался Ото. – Чертовски отличная работа. За это стоит пропустить кружку-другую эля, дружище. Отныне и впредь ты заслужил место за столом Лиги Карла-Франца. Мы еще поднимем за тебя немало тостов до конца семестра.

– Бальфус, – опасно ровным тоном произнес Рудигер.

Лесной проводник почтительно повернулся к хозяину. Его барышня, чуть дрожа, стояла позади него.

– В дальнейшем пусть твоя потаскуха-вампирша ведет себя тихо или остается дома. Ты понял?

– Да, ваше превосходительство, – отозвался Бальфус.

– А теперь, – сказал граф, – день кончается. Охота была удачной. Мы возвращаемся домой.

– Да, ваше превосходительство.

Потаскуха-вампирша.

Женевьеву обзывали и хуже.

Но если бы она на самом деле решила не убивать графа Рудигера фон Унхеймлиха, ей было бы проще, не окажись он таким ублюдком.

После трехдневного пребывания в охотничьем домике фон Унхеймлихов Женевьева вынуждена была признать, что граф, похоже, олицетворял все пороки, неотъемлемо присущие, по утверждению принца Клозовски, аристократии.

Он обращался с сыном как с паршивой собакой, с подругой – как с тупоумной служанкой, а со слугами – как с плесенью в тронутой морозом палой листве, той самой, на отскребание которой с подошв его блестящих охотничьих сапог они тратили так много времени. Со странной короткой стрижкой, принятой у знати в этой северной части Империи, с полным набором предположительно эффектных шрамов по всему лицу и рукам – и остальному телу, наверно, тоже, – он был похож на выветренное гранитное изваяние, призванное заменить некогда живого красивого молодого человека.

И он убивал ради спорта.

В своей жизни она встречала немало людей, вполне заслуживавших быть убитыми. Теперь, по прошествии шестисот шестидесяти девяти лет, большинство из них мертвы в результате убийства, болезни или старости. Некоторые погибли от ее руки.

Но она не была наемным убийцей. Что бы там ни думал Морнан Тибальт, засевший в императорском дворце в Альтдорфе, передвигающий людей, словно шахматные фигуры, дергающий за ниточки множество своих марионеток.

Марионетка, еще одна роль в ее богатой коллекции профессий. И убийца?

Может, ей лучше было остаться с бедным Детлефом? Прошло бы еще какое-то время, прежде чем годы взяли бы свое и ей, с ее вечной юностью, пришлось бы поддерживать очередного престарелого любовника на закате его дней.

И ведь она до сих пор его действительно любила, правда.

Но она покинула и Детлефа, и Альтдорф. По пути в Тилею она угодила в силки Удольфо и выбралась оттуда лишь благодаря появлению Александра Клозовски. Потом в обществе революционера и его тогдашней возлюбленной, Антонии, она вернулась в Империю, путешествуя с ними за неимением других попутчиков.

Она спорила с революционером о политике, противопоставляя его пламенному, самовлюбленному идеализму свой опыт и холодный расчет.

Эта связь оказалась ошибкой, тем первым крючком, который требовался Тибальту, чтобы поймать ее. Она надеялась, что Клозовски сейчас в Альтдорфе, подготавливает заговор по ниспровержению Империи и в особенности злокозненного хозяина Имперской канцелярии без большого пальца на одной руке.

В тесной комнатке, которую она делила с Бальфусом, она скинула охотничью одежду – обтягивающую кожу прямо поверх белья – и выбрала одно из трех имеющихся в ее распоряжении платьев. Оно было простое, белое и грубое. В отличие от всех прочих обитателей охотничьего домика, она с наступлением ночи не нуждалась ни в мехах, ни в огне камина. Холод для нее ничего не значил.

В последнее время, когда полные луны последний раз в этом году пошли на убыль, она становилась все более впечатлительной. Она не пила крови уже больше двух месяцев. Клозовски позволил ей напиться однажды ночью, когда Антония была чем-то занята, да еще попался молодой стражник на стенах Миденхейма. И с тех пор – никого, ни разу.

Зубы ее царапали щеки, она то и дело прикусывала язык. Вкус собственной крови напоминал ей о том, чего она лишается. Она должна поесть, и поскорее.

Женевьева взглянула на Бальфуса, молившегося на ночь Таалу. У ее сообщника, еще одной марионетки Тибальта, были широкие плечи и задубевшая кожа на мускулистой груди и руках. Может, духом он был и слаб, зато силен телом. Что-нибудь да есть в его крови, если не острый привкус истинной силы, так, по крайней мере, достаточно благоуханной субстанции, чтобы на какое-то время погасить ее красною жажду.

Нет. Ее и так вынудили достаточно тесно общаться с лесным проводником. Она не хотела еще больше углублять их знакомство. Слишком много кровных связей хранится в ее памяти.

Кровные связи. Детлеф, Синг Той, Клозовски, Марианна, Сергей Бухарин. И мертвые, столько мертвых: Шанданьяк, Пепин, Франсуа Фейдер, Тризальт, Колумбина, Мастер По, Каттарина Кровавая, Чингиз, Розальба, Фарагут, Вукотич, Освальд. Раны, которые все еще кровоточат.

В узкое оконце виднелись экипажи, проезжающие по дороге из Мариенбурга в Миденхейм, главному пути через эти нехоженые леса. Позади охотничьего домика бежал шустрый маленький ручеек, местами уже затянутый льдом, снабжая обитателей чистой водой, унося прочь нечистоты.

Клозовски сочинил бы стихотворение об этом ручье, который попадает в дом аристократа чистым и неиспорченным и бежит оттуда весь в дерьме.

Вместе с его кровью она всосала некоторые его взгляды. Он был прав, этот порядок надо менять. Но она, как никто другой, знала, что это никогда не произойдет.

Бальфус не разговаривал с ней, когда они оставались, наедине, и почти не разговаривал на людях. Предполагалось, что она его любовница, но она была не слишком хорошей актрисой. Как ни странно, это сделало их обман намного более убедительным, чем если бы он без конца ластился к ней и докучал прилюдными ухаживаниями.

Она обладала достаточной чуткостью, чтобы обнаружить любую подозрительность, если бы таковая была. Марионетка-убийца выдержала первый экзамен.