Том Пиккирилли - Хор больных детей. Скорбь ноября

– Повезло поганцу.

– Она хоть хороша в постели?

– Больше нет, – говорит им Вербал. – Лежишь как на свежепойманном окуне.

– Дидер однажды так и сделал. Случайно, конечно. Не смотри на меня так. Мы с ним, мы были…

– Всего три недели прошло, она могла бы быть и погорячее!

– Печальная история.

– И что, блин, вы с Дидером сотворили с тем бедным окунем?

– Я же сказал, что это была случайность.

– Но охотинспектор сказал…

– Чьим словам ты веришь? Его или моим? Никто ничего плохого не делал, просто, когда Дидер…

– Давайте еще выпьем.

– И в этот раз по полной.

Кружки наполнены до краев, и в пене отражается тусклый свет.

– За Дидера и его Большеротого Окуня, пусть Господь простит его заблудшую душу.

Женщины собрались в кружок и танцуют в одиночку или парами под одиночные звуки гитары или банджо, доносящиеся из музыкального автомата. Даже если бы они прислушались к мужчинам, чего женщины никогда не делают, они их не услышали бы. Мужские страхи не имеют к ним отношения. Есть дилеммы, которые невозможно уравнять или разрешить. Его жалкие заботы и проблемы не выдерживают никакого сравнения, думают женщины. Вы только взгляните на растяжки, морщины на верхней губе и двойной подбородок. Хорошо, что задница еще не совсем обвисла.

В комнате стоит такой густой дым, что в нем застреваешь как в колючей проволоке.

Женщины жмутся друг к другу и смеются слишком громко, но совсем невесело и привлекают к себе не того сорта внимание, как и должно быть. Этой ночью все пойдут трахаться или сгинут на парковке в мутных потоках и водоворотах, которые пришли за всеми нами. Так всегда бывает, но сейчас всё хуже, чем обычно.

Звериные головы смотрят вниз, а мы смотрим на них, гадая, кто из нас сильнее заброшен.

Моя мать каким-то образом все еще здесь, растекается по мокрому заляпанному полу. Я не знаю, жива она или мертва, но ее присутствие чувствуется повсюду. Она знает, о чем они говорят, знает их страхи и пахнет ровно так же, как все остальные. Я чувствую, как она проносится поблизости, просто вне поля зрения. Приторный запах сладких духов, пота и безрассудства. Она сидела здесь, на высоком табурете, на том же месте, где я сейчас, когда встретила отца. По крайней мере, мне так рассказывали.

– Хочешь потанцевать, Вербал? – спрашивает женщина. Ей уже под сорок, но говорит она нарочито низким голосом, расставляет бедра так широко, словно перелезает через плетень, и знает, что все происходящее здесь – неизменный ритуал.

Вербал Рейни, хозяин своей собственной судьбы, по меньшей мере такой же храбрец, как его кузены и дяди, царапает ногтями по барной стойке, отколупывая кусочки лака.

– Почему, черт возьми, нет? Пойдем, милашка! – отвечает он.

Бетти Линн окружена клубами дыма. С момента, когда я последний раз ее видел, ее детские округлости практически пропали. Живот плоский, и в девятнадцатилетних глазах видны эоны нелегких переживаний. Она поворачивает голову ко мне, словно благодаря за жизненные уроки. Я киваю в ответ.

Дикий кабан продолжает вершить свой суд, глядя на нас сверху. Мать, невидимая, но находящаяся всего в нескольких дюймах от меня, хихикает. Дым клубится вокруг нас, пока я почти не начинаю верить, что мы больше не существуем.

Мы существуем и знаем это, но больше нет нужды это признавать.

ОНИ РАСПЕВАЮТ И РИСУЮТ ГЕКСАГРАММЫ.

Река разлилась за пределы поймы и вышла из берегов, а группка ведьм под предводительством Вельмы Кутс собралась около дома. Они остановились в лесах на краю наших владений, проводят ритуалы, тыкают пальцами и проклинают. Меня это начинает подбешивать.

Я выхожу к ним в бушующий ветер и дождь. Кроме Вельмы Кутс, там еще шесть женщин – три невзрачные, одна красивая и совсем подросток, старая кошелка и древняя старуха. Для своей церемонии они напялили шали и какие-то рваные тряпки, а головы обмотали кружевными платками. За считаные секунды я промок до костей, как и они. Они вросли в землю глубже, чем любое дерево. Явились из болот на эту странную встречу – на этот колдовской обряд.

– Нам нужно твое семя, – говорит Вельма Кутс.

– Прекрати уже нести чушь!

– Нам нужно взять твой уксус.

Вода льется в ее рот во время разговора. Я оборачиваюсь и замечаю Доди в окне спальни, а рядом изогнутой струей стекает вода с флигеля. Доди возбуждает роль, которую она играет в нашем противостоянии. За ней внезапно возникает какое-то движение. Тени шевелятся, когда братья клонятся вперед. Они понимают, что тоже являются частью происходящего. Семя у нас одинаковое.

Мне до смерти хочется курить.

– Нет.

– Твоя гордость будет стоить жизни всем нам!

– Ты говоришь это, стоя в самом центре всего?

– Я делаю то, что должна.

– Как все мы.

– Только не ты. Томас, ты должен выполнить свою обязанность.

Смех нарастает у меня в груди, но не прорывается наружу.

– Как сказала Доди, есть сила в именах. Мое имя – часть меня и тоже предмет моей гордости. Ты не можешь взять одно без другого.

Вокруг нас завывает и плачет буря, а ивы, тополя и сумахи кланяются ей и дико машут ветвями. Я не умру, как мой отец, и не стану посмешищем.

– Этот ураган – расплата, он пришел за тобой, Томас. Мертвецы здесь, они выходят.

– Меня не волнует.

– Если не у тебя, то Доди получит семя у кого-то из твоих братьев.

– Не сомневаюсь.

Остальные колдуньи начинают новый напев, монотонный, словно мелодии древней Ассирии. Эта песня стара как мир и звучит в ритме грохочущего грома. Я топаю в такт ногой по грязи. Они кружатся и протягивают руки к моему лицу. Никто из них не обращается прямо ко мне.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я девушку-подростка.

Та отступает назад словно от удара. Ноздри у нее горят от озона и бьющих молний. У наших ног плывут утонувшие поганки и утки, а ил плещется как белые барашки в океане. Старуха смотрит на меня и девушку и говорит: «Ш-ш, детка!» У имен есть сила, раскрывать их другим – опасная затея.

На лбу девушки мокрый шнурок, а молнии вспыхивают то слева, то справа от нас.

– Лотти Мэй.

– Ты работаешь на фабрике.

– Да.

– Ты должна быть там прямо сейчас.

Ее обижает эта светская беседа и то, что я поставил под сомнение ее компетентность в роли одного из моих сотрудников. Даже в такой серый мокрый день мне виден заалевший на ее щеках румянец.

– Я попросила другого человека выйти в мою смену. А вам не стоит волноваться о таких вещах в такое время. Как я слышала, на вас лежит ответственность побольше. Ответственность за Кингдом Кам.

– Не больше чем на тебе или ком-либо еще.

Я пристально смотрю на нее, и она ловит мой взгляд. Кажется, я влюбляюсь. Делаю шаг вперед, и она отступает чуть ли не прямо в кусты.