Артур Рунин - Утопленный

– Папка, я так тебя люблю. – Макар потянул отца за собой, радостно кряхтя.

– Я тебя тоже, – с опозданием ответил Потап, наблюдая, как его малыш старается сдвинуть девяносто килограмм веса. Улыбка не сходила с лица от безграничной любви к сыну. – Смотри не пукни.

Макар звонко хохотнул.

– Судя по тому, как хитро ты хихикнул, похоже, уже произвёл выстрел по воробьям. А? Сы́на.

Макарка закатился в смехе, продолжая усердно тянуть отца. Потап, поддавшись, шагнул за сынишкой.

Смеясь, падая и кувыркаясь Потап и Макар прокатились несколько раз. Пять ледяных дорожек на склоне отливали светом от фонарных столбов. Набежала детвора с ледянками и санками: поднялся радостный визг и смех. Две двадцатилетние – возможно, чуть больше – мамочки шушукались, прикрыв рты варежками, не отводили заинтересованных взглядов от двадцатипятилетнего мужчины с пятилетним сынишкой. От глаз Потапа не прошёл мимо интерес молоденьких смазливых мам. Он крутанул сына на карусели у подножия горок. Взял Макара под мышку и взобрался по скользкому склону.

– А вы, дамочки, не желаете присоединиться к веселью детишек? – Потап, не дав опомниться молодым женщинам, подхватил их за талии и бросился с горки. У подножия молоденькие мамочки оказались на спине Потапа. Одну даже он нечаянно, но как-то уверенно чмокнул в губы. Отряхиваясь от снега, троица весело смеялась.

– Вспомнили детство. – Потап откланялся. – Если поступил неправильно, извиняюсь.

Раскрасневшиеся женщины смеялись. К ним подбежали две девчушки. Скорее всего, дочки молоденьких мам.

– Макарка, всё, пора, пошли. – Потап поднял сумку со снега, сын на четвереньках забирался на горку.

– Последний раз, пап. Хорошо?

Потап и Макар прошли по заснеженному тротуару, пересекли хоккейную площадку и зашли в высокую арку между двух девятиэтажных домов. Ветер мёл снежные ковры, меняя ежеминутно орнамент улиц, большие снежинки липли к ресницам, надоедливо забрасывались в нос.

Перед спуском по длинной бетонной лестнице Потап посадил сына на плечи. Поправил лямку, перекинутую через шею, окинул широким взором заснеженные холмы, крепко держась за металлические перила, осторожно ступил на ступеньку.

– Не замёрз? – Потап поднял лицо к Макару.

– Нет.

Внизу побежали окна вагонов пассажирского поезда. По ущелью железнодорожных путей пронёсся визг электрички. Рельсы тускло блестели от света фонарей, возвышающихся над проезжей дорогой сверху. Поезд промчался, когда Потап с сыном пошли по металлическому переходу. От бетонного забора навстречу спускались две мужские фигуры. Сигаретный дым густо возносился на морозе. Потап уловил – движение руки высокого мужика в карман, его замедлившуюся поступь. Низкорослый опасливо огляделся. Его грушевидный нос и искривлённая переносица, глаза навыкате и вязаная шапка на верхушке затылка, вызвали ухмылку у Потапа. Мысленно он прозвал мужика – Груша. Второго – остроносого, тонкогубого, остролицего, рябого – окрестил Орлом.

Потап снял сына с плеч. Они сошлись с этими двумя на переходе рельсов. В руке высокого блеснул обоюдоострый нож. Орёл нервно натянул ухмылку. Груша ехидно улыбнулся, подмигнул Макару: в широких глазах застыл страх.

– Куртку снимай, быстрее, – рябой покачивал ножом, нервничая, жевал губы.

– А ничего, то, что я с маленьким ребёнком. – Потап покосился глазами на сына. – У вас никаких правил?.. Парня с девушкой, престарелых… с ребёнком… не трогать.

Орёл и Груша переглянулись, крича и смеясь взглядами: перед ними идиот?!

– Слушай сюда, – прогнусавил Орёл, лезвием расписывая воздух перед лицом Потапа. – Мы, так, люди бедные, сечёшь. А по тебе судить, то иногда деньжата у тебя водятся. Сынок у меня… твоему вровень. Шубку со своего сюда наваливай.

Груша указал подбородком на спортивную сумку, зависшую в крепкой руке Потапа, ладонь нырнула в карман потёртого засаленного полупальто. Орёл подносил к глазам Макара лезвие.

Хлёсткий удар и хруст челюсти отправили Орла на шпалы. Нож звякнул о рельсы, отскочил и скользнул к ботинкам Потапа. Мгновенный второй удар с неприятным чмоканьем расплющил переносицу Груше, который взвизгнул, громко замычал, схватился ладонями за нос и осел на колени. Длинный нож, который он успел достать из кармана, воткнулся в снег. Удар ботинка в челюсть отправил Грушу в нокаут. Шапка с его головы слетела, кожа лысины лопнула от удара о ледяные рельсы, выбив брызги крови на чистый снег.

Суровый взгляд Потапа оценивал ситуацию. Справа взвизгнула электричка. Мёртвая хватка Макара за джинсы отца сковала движение. До этого, не произнеся ни звука, он спросил:

– Пап… Они убиты?

Глаз электрички появился из-за холма, столб света врезался в железнодорожный мост, выдернув из темноты каменные опоры, клёпанные грязно-коричневые дуги пролётов.

Потап схватил сына и поставил подальше от железнодорожной линии. Потом схватил неудавшихся разбойников за шкирки и оттащил на другую сторону, бросил к подножию заснеженного холма. Электричка визжала в панике. Потап перескочил рельсы, схватил сумку и сына и поспешил отойти подальше. Тяжёлые колёса за спиной загромыхали по рельсам, светлые тени от окон замелькали над головами.

– Испугался? – Потап сел на корточки и внимательно рассмотрел лицо сына.

– Чуть. – Макарка глубоко вздохнул, слабая улыбка тронула милое личико. – Ты же боксёр. – Детские слёзы покатились по розовым щекам.

– Бывший, и не сложившийся. – Палец Потапа вытер мокрые полоски с лица сына.

– Пап, давай пойдём другой дорогой.

– А как? Я не знаю.

– И я не знаю, – пожал плечами Макарка, обернулся и, выпятив нижнюю губу, показал бандитам грозный кулак.

Потап подмигнул сыну, взметнул к небу и усадил на плечи. Сумка повисла возле бедра. Застывшие во льду ступени лестницы приняли обратно гостей – искать новый путь.

– Папа, ты их оттащил… ты их спас? – спросил Макар.

– Да.

– А зачем?

– Запомни, сынок… Никого нельзя убивать.

Ветер ворвался в ущелье, вьюгой пронёс неистовствующий снег, готовый холодной лапой накрыть маленьких человеческих путников. Людям пришлось нагнуться, чтобы преодолеть жестокий порыв природы. На верёвке давно оставленная и замёрзшая одежда бездомных билась друг об друга ледяными корками, белый наст покрывал обглоданные кости. Тоскливо зашумело в ушах и послышалось, будто умирающий клич журавлей прощался с последней спокойной жизнью. Небосвод разрезала комета и погасла. Где-то уныло скрипели ржавые качели.

Вместе с ветром пронеслись низкие утробные частоты:

– М-х… М-ха… Ха!.. Ха!.. Ха!.. НИКОГО!.. НЕЛЬЗЯ!.. УБИВАТЬ!..

1

Потап Батурли́н сидел на табурете в пятиметровой кухоньке. В руке – чашка с крепким чаем. Эмалированный чайник кипел на газовой плите, выдувая из тонкого носика густой пар. Стёкла окон запотели. На подоконнике – две трёхлитровые банки с мутным рассолом, в котором утрамбованы засоленные огурцы. Старый холодильник иногда гремел, но громыхал так, будто здесь расположился тракторный завод, сильно сотрясая пол. На чистом столе, затёртом до дыр, стояли заварочный чайник с отколотым ободком и подставка с кухонными ножами.