Андрей Толкачев - Падший ангел. Явление Асмодея

Брызнул дождь. Скоро прекратился. Путник, вышедший из лесного мрака, ощутил резкий запах полыни, и оглянулся назад, будто лес не выпускал его из своих ночных объятий. Голова его закружилась от ударивших запахов и других трав, он заставил себя идти вперед, где был простор нижних долин. Глядя на бескрайние дали трудно совладать с дыханием, и без того учащенным. Ты вынужден как рыба выброшенная на берег, безостановочно глотать этот воздух, опьяненный пиршеством мокрой зелени, воздух, как бродяга разгуливающий на просторах земли…

С той стороны, где лес выходил к Северным воротам Хаарма, замерцали огни городских факелов. Как пробились они сквозь глубокую чащу леса, когда путник уже преодолел немалый путь? Огни заставы ночью не нужны – ворота города заперты до утра. Но для тех, кто стремится найти свой кров или ночлег, а еще для него – ищущего свою жену, а может быть, разгадку своей дурацкой судьбы, это помогает обрести уверенность, чтобы не заблудился. Теперь он не ошибется с обратной дорогой – там, в низине, где развеется непроглядная тьма. Но возвращения быть не может пока не достигнута цель. Путник пошел по кромке леса, туда, где редели деревья, а на небе появлялись просветы, туда, где раскрывались зрелища открытых лунных полян, где говорят, ночью видели пляски призрачных ведьм и потому редко кто осмелится ночью ступить на землю, подверженную колдовским ритуалам. Важно попытаться приблизиться к этим полянам.

Его встретил шум высокого разнотравья, и шипение мелкого комарья. Он был насторожен, чутко улавливал довольно редкие, испуганные шорохи, вздрагивание листьев, и напряженные завывания, которые успел и позабыть после давних дружеских блужданий по ночной округе с цеховиками. Бывало, в эти края забредали и волчьи стаи – глашатаи трубили зов, собирая в отряды добровольцев. Он бывал в тех засадах, и умело всаживал кол в раненого загнанного зверя. Последние облавы прошли позапрошлой зимой, и волки с той поры не появлялись. На ведьм никто не решится открывать охоту… – и он заскрежетал зубами.

Теперь он шел, обуреваемый то страхом, то нетерпением добраться до лесных домов. В небе открылось красное зарево, бросающее вокруг себя кровавые отсветы. Когда-то, в далеком детстве, он подслушал рыбаков, наблюдавших такое зарево. В свои отходящие лодки они укладывали снасти, и все ворчали обреченно, что в небесах недобрый знак. Два дня и две ночи бушевал шторм. Утихла непогода, но никто из них не вернулся с морского похода. И в пустые могилы клали их убогий скарб, чтобы хоть как-то обозначить прощание живых с мертвыми, чтобы показать, что их вещи не имеют права жить, если погибли хозяева.

Зарево – верная примета беды – на кровавую охоту вышли хищники, темная сила подняла зов их инстинктам. Знак той силы проявился на далеком небесном своде. Он угадывался в ветре, приносящем пыль вместе с вонью волчьей шерсти.

Лес, встревоженный, как никогда, зашумел от будоражащих предчувствий. Где-то близко рыщут волки…

Согнувшись, путник свернул к открытой тропе, которая вывела его на поляну. В примятой траве угадывалось место для привала. Тесные сапоги, а следом и ноги, он разбросал в разные стороны, лег на спину, и замер под сиянием луны и стремительным движением ночных туч.

Затаиться! Разжать ладони! К черту поиски пропавшей жены!

Дурные мысли, мерцающая луна, порывы ветра и тревожные предчувствия прижали его к земле. И онемевший, он лежал, как сбитая птица.

Из тьмы донесся покрик совы.

– Ну-ну! Напряги слух. – скомандовал он себе. – Кто-то чужой бродит по лесу. Не лежи, как остолоп! Ларс! Давай! Поднимайся! В заросли! Нет! Скорее добраться до домов. Где они укрылись?

Бодрячком он прошагал в темноту.

– В глубине. Ищи в глубине… леса…эти проклятые дома! До них не больше мили.

Шум нарастал, в нем угадывались хруст, скрежет и будто завывания псов. В десяти шагах от своего укрытия путник увидел волчий оскал. Усыпленная, завороженная луной, звериная морда застыла в проеме кустарников, заблестела, и нырнула в ночную темень также незаметно, как появилась. Волк не учуял запаха человека? Нет-нет… морда появилась на высоте не меньше человеческого роста. Что-то было не так. Путник застыл, как вкопанный, от своей догадки. Это был не волк. Существо не имело звериного чутья.

– У страха глаза велики! Господи, помилуй!

Раздался вопль – нет, не поддаваться страху! Сжимая рот от непроизвольного крика, путник думал лишь о том, как остаться незамеченным. Прислониться спиной к чему-то – предупредить нападение сзади, но не к чему… Несколько тварей с неестественно вывернутыми шеями, на задних лапах, вынырнули из тьмы и ринулись в одну сторону. Раздались звериный хрип и отдаленные стоны – и все затихло. Нет! Он не мог ошибиться. В лесу рыскают существа, о которых он знал по-наслышке. Только успокоиться и добраться до людского крова.

…Он шел по старой тропе. В лесу все мерещится, особенно когда ищешь человека, когда в суматохе можешь переломать ноги, а того хуже, шею; когда спешишь, опасаясь не успеть до полуночи, когда городские стражники проведут последнюю перекличку нового дозора, и потушат факелы. За затворенными воротами наступит кромешная тьма, и поди-разбери, где спасительный лаз в стене. За стенами кишат разные твари, и стражники часто слышат ужасающие звуки стенаний, скрежета и стонов, привыкли – утром не останется ни одного из признаков беспокойной ночи.

Куда деваются те, кто не поспевает к сроку? Чаще укрываются в ближнем перелеске, подкапывают старые корни – влазят в их тесные проемы. Сожрет голодный зверь – собирай к утру кости. Но благо, если запоздавшие ехали на телеге, да еще везли сено или солому; хуже пешим – для них покрывало – рубаха и плащ, а подстилки – молодые ветки придорожных кустарников.

В своих нехитрых раздумьях путник миновал заросли боярышника, хватанул горсть ягод и на ходу пережевывая, пересек косогор. Он замедлил шаги под стенами старого заброшенного особняка. Шла молва о какой-то истории с домом: когда-то там жила семья, муж, жена, дети. Но жена обернулась ведьмой погубила мужа, утопила детей – всех сгубила и сама пропала. Ларс мало верил таким россказням, он слышал их еще в отрочестве, да никто тех людей и не видел.