Светлана Хорошилова - Девушки с палаткой

Контакт с этой девочкой был установлен, главное, не суетиться вокруг неё. Против сестёр было совершено преступление и до сих пор не установлено – кто же виновник. Сёстры молчали: одна в связи с тем, что пребывала в бессознательном состоянии, другая не хотела ни с кем сотрудничать. Отец обратился с заявлением об их исчезновении спустя две недели, как будто это было в порядке вещей, что дочери внезапно исчезли из частного дома без вещей, без денег, без телефонов… Он мялся и не настаивал на розыске: не кричал, не поторапливал… И заявление писал будто для галочки: ну, когда у вас появится время, между делом поищите, а то дочки куда-то запропастились, не понятно только куда…

Учитывая показания соседей и характеристику одинокого родителя-алкоголика его же первым и забрали. Отец запутал всё следствие: на одном допросе он кричал, что не имеет к этому ни малейшего отношения, а на следующем рыдал, сокрушался и твердил, что в этом его вина.

Фотографии девочек силами волонтёров были развешаны по всему городу, но только обе как в воду канули. Не объявился ни один адекватный свидетель, не считая мнительных жителей с воспалённым воображением, которым всякое мерещится. И только по прошествии двух месяцев в службу спасения позвонила пара, проезжающая мимо лесного массива, находящегося на достаточно приличном расстоянии от места проживания сестёр, и сообщила, что на обочине они подобрали измождённую, голодную девушку в оборванном тряпье. Та находилась в состоянии сильного возбуждения и всё показывала в сторону леса, дескать, в густой чаще осталась её сестра.

Вечером Олеся принесла в четырнадцатую палату два наполненных шприца. Пациентка покорно повернулась и дала сделать инъекции не устраивая протестов. По подушке были разбросаны её спутанные каштановые волосы, видимо до сих пор не вычесанные как подобает.

– Вы мою сестру и вправду видели? – Татьяна проговорила в стену, придерживая здоровой рукой спиртовую салфетку.

– Да, видела. У меня подруга работает в реанимации.

Лопухина вставила иглу обратно в колпачок. Пациентка морщилась под воздействием боли в ягодичной области, массировала двумя пальцами место укола.

– А вы не могли бы, когда у вас будет время, осведомляться о её состоянии?

Медсестра присела на свободную кровать.

– Могла бы.

Свободные минуты у Лопухиной выпадали не часто, если только в ночное время, однако, посредничество между двумя участницами местного кипиша, чьи лица красовались на каждом столбе, давало возможность быть в курсе интересного происшествия ближе, чем кто-либо. Никому из журналистов не представился такой уникальный шанс – они могли об этом только мечтать. Больная развернулась к ней лицом и поблагодарила:

– Спасибо вам за содействие!

Постовая не спешила уходить. Она смотрела на пациентку голубыми глазами, изучая расцарапанные руки, многочисленные гематомы и синяки на открытых частях её тела. На первый взгляд пациентка казалась обычной, каких здесь целое отделение, но Олеся чувствовала интуитивно, взглядом эксперта: что-то здесь не то…

– Вас с сестрой втянули в секту?

Татьяна сверкнула белками, контрастирующими с загорелым лицом и отвела глаза в сторону.

– Да вы всё равно не поверите…

Олеся пожала плечами.

– Ну почему мне тебе не верить? Сейчас на каждом шагу через интернет вовлекают молодёжь во всякие сомнительные движения…

– Это не секта, – с уверенностью перебила её Татьяна.

– Так кто же тогда? Маньяк?

– Хуже!

Собеседница растерялась в предположениях. Она перебирала в голове многочисленные варианты и единственное, чем смогла дополнить:

– Отец?

– Да что вы все привязались к этому отцу?! – взорвалась с пол оборота Маркус.

Её неожиданная реакция тут же преобразовалась в молчание.

– На самом деле мне он отчим, это сестре отец, – спокойно продолжила она. – Отчим тут ни при чём! Да! Он дурак и алкан! Руки распускает… Любит учить нас жизни, напьётся и гоняет… ремнём грозится выдрать… А когда трезвый, он душка. Начинает вину замаливать, шоколадки нам покупать… Мы с сестрой ему всё простили. – Пациентка нервозно приняла полусидящее положение, губы надулись, здоровую руку она по-хозяйски подсунула под другую, загипсованную. – Следователь, когда пришёл в самый первый раз… я попросила, чтобы отчима отпустили, а он начал меня убеждать в обратном, уговаривать, чтобы я его не покрывала… Я психанула и сказала, что больше вообще ничего не скажу!

– Вот поэтому и не отпускают. Ты же не говоришь, кто вас так покалечил на самом деле.

Лопухина притихла, наблюдая, как девушка нервно обкусывает губы.

– Не говорю, потому что никто не поверит.

Маркус взялась за кожу на околоногтевых валиках, та была изрядно огрубевшей и с трудом поддавалась зубам.

– А если я́ поверю?

Татьяна резко прервала своё занятие.

– Вы? – Она взглянула на медсестру скептически. – Сомневаюсь…

– Я отличаю по лицу, когда врут. У нас в стационаре говорят, что мне врать бесполезно, я чувствую враньё за километр.

Девушка сначала поколебалась, а затем демонстративно выставила вперёд своё круглое лицо, чтобы собеседница видела его лучше.

– Ну тогда смотрите! Буду я сейчас врать?

Она глубоко вдохнула и понесла полную околесицу:

– Это всё тварь в лесу, ведьма, понимаете? Нечисть, злой дух, старая карга! Это она на нас набросилась! Знаете, какая она страшная? – Маркус выпучила глаза. – Да она земли практически не касалась! А на ногах у неё какие-то скобы из металла – я таких никогда не видела. И они нисколько не мешали ей быстро передвигаться. За руку схватит – словно ожог… Вот смотрите! – Татьяна выставила вперёд запястье. – И голос… У неё такой голос, как испорченная звукозапись в другом диапазоне… Она смотрела мне прямо в глаза и говорила басом: «Таня-а-а… что ты здесь делае-ешь?» А потом погналась за сестрой, схватила её пятернёй с длинными скрюченными ногтями за волосы, кричит: «Марья-ана-а… почему ты убега-а-ешь? Я заберу тебя с собо-о-ой…» Она и имена наши откуда-то знает! Всё про нас знает и про отца тоже! Она – настоящий ужас, такой не придумаешь, просто нечто!

У Олеси отвисла челюсть, она смотрела растерянно, не зная, как теперь выпутываться.

– Вы же сами сказали, что отличаете! Врала я сейчас?! – Татьяна настойчиво моргала карими, немного вылупленными глазищами. С таким выражением лица она походила на ребёнка детсадовского возраста, сообщившего взрослым о реальном существовании Бабы-Яги.

В дверь нерешительно постучали – не дождавшись ответа, слегка приоткрыли. В образовавшемся проёме показался длинный нос, а затем загипсованная рука больного Пилипенко. Как оказалось, постовая медсестра срочно потребовалась в одиннадцатую палату. Медсестра уставилась на больного долго соображая – кто понадобился, куда…