Эндрю Майкл Хёрли - День Дьявола

– Как красиво, – заметила она.

В ее голосе прозвучала нотка сожаления, позаимствованная ею у матери. Барбара во время нашего бракосочетания все силилась улыбаться, явно думая при этом, что ее Кэт, дочери викария, Господи, пристало идти по приделу церкви Святого Леонарда под звуки органа, эхом разносимые до самого купола, а не вручать себя мне в здании муниципалитета рядом с супермаркетом.

Разумеется, она считала этот выбор результатом моего растлевающего влияния на дочь и не могла – или не хотела – видеть, что, возможно, сама приложила к этому руку. Когда мы объявили о помолвке, Барбара немедленно взяла на себя руководство свадебными приготовлениями, и, чтобы отвоевать обратно контроль за ситуацией, Кэт в один прекрасный день за обедом сообщила, что матери не нужно больше волноваться о псалмах и проповедях, что мы уже вошли в контакт с Бюро регистраций города и зарезервировали место в очереди на пятое июня. В очереди?! Слово застряло у Барбары в горле. Зарезервировали? Звучало так, будто мы собрались на тренировку к инструктору по горным лыжам, а не сочетаться браком.

Она проплакала все время, пока пекла клафути, задуманное ею на десерт, и потом плакала с небольшими перерывами все шесть месяцев, пока к ее дому не подъехало такси, чтобы отвезти ее и преподобного отца в Бюро регистрации браков. Кэт, со своей стороны, выглядела так, будто мероприятие полностью ее устраивало, но, пока мы сидели на кожаной банкетке, дожидаясь своей очереди, я видел, что она жалеет, что настояла на своем. Честно говоря, я думаю, она все бы отдала, чтобы бракосочетание прошло в церкви, с кружевами, колоколами, певцами в рюшах и прочим.

– Вы с миссис Пентекост венчались в церкви, верно? – спросила она у Отца.

– Угу, милая, – отозвался он.

– В деревне?

– Ага, у Святого Михаила, – сказал Отец.

– Джон показывал мне фотографии его мамы, – продолжала Кэт. – Она была такой красивой.

На самом деле не была. В том смысле, как это обычно понимается. Но Отец слегка улыбнулся в ответ и перевел взгляд на дорогу.

Кэт начала что-то говорить, но умолкла, когда мы выехали из-под деревьев и с левой стороны нашим глазам открылось ущелье. Лишь хлипкое проволочное ограждение, обвешанное клочками шерсти, не давало автомобилю соскользнуть в пенящийся внизу поток, но Отец ездил по этой дороге в любое время года, днем и ночью, и теперь невозмутимо закладывал один вираж за другим.

Ветер крепчал по мере того, как мы поднимались все выше, и Кэт стиснула мою руку. Когда мы добрались до Сайк Хаус, особняка грязно-коричневого цвета, стоявшего в отдалении от дороги под сенью каштанов, ветер перерос в шторм, и листья и ветви деревьев разметало вдоль всей Просеки, как называлась дальше наша дорога.

Приблизительно три мили дорога вилась через холмы на север, а далее, у Вайрсдейла, она спускалась вниз к торговым городкам, от которых отходили боковые дороги к портовым поселкам на побережье. На протяжении многих веков по этому пути, мрачному, болотистому, через холмы шли караваны вьючных лошадей.

– Люди, они ж как вода, Джонни-паренек, – говорил Старик, – всегда найдут лазейку, на что бы там ни наступали их ноги.

Состояние дороги всегда зависело от прихотей погоды, и Старик помнил Просеку, когда она еще была не более чем грязной тропкой, осенью превращавшейся в полужидкое месиво. А летом поднятая пыль густым рыжим маревом следовала всем ее поворотам. После даже короткой грозы верхний слой земли стекал в бурных потоках воды, так что лошади должны были брести миля за милей по колено в воде, таща за собой телеги, как сани. В самые суровые зимы долина бывала отрезана от остального мира по несколько дней. А тогда, после Бури, пробраться в долину или выбраться из нее смогли только спустя несколько недель. К тому времени все, что произошло, все, что натворил там Дьявол, уже стало преданием.

И по сей день не существует в долине указателей деревни Андерклаф или нескольких домов хутора Эндландс. Всякий, кому нужно в долину Брайардейл, знают, где они находятся, а если чужак попросит объяснить, как туда добраться, ему скажут, что повернуть надо между скотобойней и буковым лесом.

Сорока футов высотой, слоноподобные, искривленные, буки, как рассказывал Старик, достигли почтенного возраста уже во времена Джо Пентекоста. И каждое дерево он тогда назвал по-своему.

– Теперь, Джонни-паренек, я запрятал у тебя в головке их имена, а ты смотри не выпускай их снова на волю. Деревья, они чудные на этот счет.

И я сдержал слово. Я никому о них не рассказывал: ни Отцу, ни Кэт. Я даже Адаму ничего не говорил. А ведь он, такой любознательный и пытливый в свои десять лет, был бы в восторге, узнав, что у деревьев есть имена, и они могли бы помочь создать в его воображении их образы. Как, по его мнению, выглядят деревья? Как он представляет себе их высоту? Я поднимал его и сажал на ветку, а он слушал, как ветер шуршит листьями в верхушках деревьев, но он знает только, что ствол, до которого он дотрагивается, может расти вечно, как рос в сказке бобовый росток.

В самой долине поначалу и смотреть-то нечего. Несколько полуразрушенных стен, брошенный деревянный вагончик гниет здесь уже годами. Тишина такая, что куница без спешки может прогуляться через дорогу. Затем мили две с половиной вдоль реки тянется насыщенный влагой и заросший папоротником лес, и только потом появляется Андерклаф. Кэт смотрела из окна, как облако наползало на утесы, будто пороховой дым на поле боя, оно окутывало и снова открывало заросли остролиста и рябин, что росли в расщелинах скал. Полил дождь как из ведра, потом как из десятка ведер, и Отец включил щетки на лобовом стекле на максимум, так что глазам они представлялись какой-то вибрирующей аркой.

Дорога спустилась ближе к реке Брайар, несущей свои разлившиеся бурливые воды, и далее так и шла вдоль берега до самойдеревни.

Когда показались первые дома, я сразу же понял, что Кэт разочарована. Думаю, она ожидала увидеть Андерклаф, уютно расположившуюся в долине, а не зажатую посреди скал и плохо освещенную, как будто ее забыли на дне темного мешка. Она не представляла, что деревня так разрослась, что так силен в ней шум от реки и что высящиеся вокруг холмы окажутся слишком крутыми, чтобы дома и деревья здесь могли отбрасывать длинные тени.

– А здесь симпатично, правда? – произнесла она, хотя не было никакой необходимости льстить Отцу.

Он первый согласился бы, что место выглядело запущенным: дорога представляла собой сплошные выбоины и заросла травой, стоявшая по другую сторону реки старая суконная фабрика – Арнклиф, как ее называли все в долине, – была заброшена еще в те времена, когда сам он был мальчишкой. Сначала это было скромное кустарное производство, и хотя открытые впоследствии ткацкие цеха и достроенный следующими поколениями дополнительный этаж сделал здание самым крупным в Андерклаф, оно, тем не менее, выглядело крошечным на фоне холмов.