Анни Ривка - Непонятое чудовище

В машине зашипело радио жуткими свистящими помехами. И кто-то с силой начал вытягивать Ламберта из тоннеля смерти, возвращая к жизни, словно мощный заряд тока ударил в его грудь, подарив глоток воздуха, и он со стоном втянул его глубоко, открывая глаза, перед которыми призраком вдруг растворился силуэт девушки. Верхушки деревьев, как шестигранник, обрисовали бледное небо. Ламберту казалось, будто под ним поверхность воды, теплая и мягкая и далеко от берега. Его пальцы рук утопали в рыхлом одеяле чащи. Он поднялся, отряхивая одежду от мелкого мусора. По его венам заструилась ожившая кровь, ринувшись под кожей ручьями, устремляясь к засушливым краям, орошая живительной влагой. Он мог отчетливо слышать их внутри себя, как если бы находился одновременно снаружи и внутри, с легкостью переключая подобное явление. Его способность менять положение обзора, фокусируя поочередно чувства с разницей во времени, дезориентировала его. Ламберт взбирался по склону дороги, как одичалый человек, отвыкший от нормальной жизни, лишь на инстинкте выживания. Склон казался непреодолимым, и Ламберт снова падал в объятия мертвой девушки. Ему тяжело было выбраться из собственного страха и пересилить мысль ощущения внешней картины. Он все еще не осознавал происходящего, а лишь опирался на звук приемника. В какой-то момент свыкся и перестал сопротивляться. Опустился на насыпь пред телом девушки и просто ждал, затаился, как и любое существо в ночи, пытающееся переждать темноту. Постепенно все стало приходить в норму, отлегли странные звуки, и лес был обычным – в нем можно было даже найти какое-то умиротворенное спокойствие. Ламберт даже успел соскучиться по всему, что окружало его до всего случившегося, будто умер и вновь вернулся к жизни.

В салоне пикапа надрывался телефон. Ламберт нащупал фонарик, что, откинувшись, лежал возле огромной ели и светил прямо на огрубевшую кору, окутанную зарослями мха.

– Какого дьявола, – сорвалось с губ Ламберта, и он уставился на освещенное пятно, что тут же оживленно вступило в реакцию с оболочкой ствола, оставляя выжженное пятно. В глубине чащи «испуганные» деревья последовали все той же манере, будто кто-то им дал сигнал спасаться. Они прежде не знали света, оттого стали мгновенно умирать от неизвестного им свечения, прячась в гибели. Возможно ли, что там начался обратный процесс? Смерть здесь была рождением, все только и ждали ее, чтобы начать сначала. Природный закон оповещает: «Ты умираешь, чтобы жить вновь». Получается, что родиться можно в любой момент жизни, стоит лишь умерь. Значит ли, что возраст души начинает учить земную оболочку, опираясь на свой опыт перерождения? Сколько загадок и тайн происхождения прятала в себе чаща? И что же на самом деле случилось с Ламбертом? Ошарашенный, он ринулся в сторону обратного пути, где стоял пикап. Добравшись, он тут же схватил телефон и ответил на звонок, чувствуя, будто это единственная причина связать себя с реальностью.

– Да, слушаю, – тяжело дыша и разгоняя перед собой образовывавшиеся миражи, что навязчиво плыли в глазах, будто ему хорошенечко врезали по затылку.

– Товарищ инспектор, – на проводе был помощник Аристарх с каким-то снисхождением в голосе.

– Мне до вас не доехать! Я застрял. Мост заблокирован, там авария, дороги не видать, меня выбросило в кювет, так что собирайте все возможные улики и дуйте в отдел, – и он бросил трубку, не дав сказать Аристарху, надеясь, что не выдал своим дыханием случившееся.

Ламберт понял, что если сейчас он сделает еще хоть одну попытку вернуться, то может и сам остаться здесь навсегда. Что еще он мог сделать? Вызвать полицию, чтобы его жизнь окончательно пошла по наклонной, ну уж нет! А если ее кинутся искать? Непременно ее фото скоро появится на доске пропавших, и что тогда?

Ламберт не помнил, как добрался до дома и, рухнув на кровать, провел в забвении два дня. Все ночи к нему являлся тот голос из чащи, скрывающийся в зыбком белом одеянии. Ему не удавалось разглядеть или ощутить живое присутствие, и от этого ужас пронизывал его еще сильней. Это неотступное ощущение преследовало его постоянно, словно поселилось внутри него. Ночь больше не приносила ему покоя, а лишь страх пережитого.

Проснувшись утром, он не осознавал случившегося с ним. Было ли это на самом деле, или же в какой-то момент границы между сном и реальностью размылись.

Начало есть процесс, синхронизирующий человека с тем или иным действием. В данном случае речь пойдет о взаимодействии среды и о том, как рождение маленького мальчика Захара, появившегося на свет в коровьем хлеву, определило его сущность. Еще будучи в утробе он понимал, что цепочка его ДНК впитала в себя весь колорит фермерской жизни, как трава впитывает утреннюю росу и насыщает ее силой роста. Мальчика вынашивала женщина, сам же Захар ощущал себя в брюхе огромной коровы. Слышал позывные мычания эхом извне, чувствовал теплоту прикосновения, даже запах парного молока горячил его растущие недра утробы. Неудивительно, что когда он родился, то отказался от материнского вскармливания, и его пришлось выкармливать молоком коровы. Его связь с божественными созданиями росла день за днем и крепла, подобно его молодому скелету. К одиннадцати годам мальчик Захар достиг апогея в любви. Он понял – любовь, несмотря на свою хрупкость и тяжесть, требует терпения и милосердия и если ты рожден не среди коров, не среди прекрасной свободы окружающих тебя зеленеющих пастбищ, стеклянных закатов, выкованных раскаленным небом на исходе дня до блеска красок, до восторга, бушующего внутри груди, то ты и вовсе не знаешь вкуса любви. Время шло медленно, уступив наслаждению. Захар сидел на крыльце своего дома, его пятки щекотали острые язычки осоки, торчащие сквозь щели в пороге. Куст ирги, раскинувшись подле террасы, по-товарищески кивал, роняя ягоды, словно драгоценные камни. Стакан парного молока испускал испарины в золотистый воздух, и мир казался таким теплым, словно большие объятия. Осязаемая красота проникала в юную душу всеми тропками, и если придать мелодию подобному моменту, то она наполнит сердце вечной любовью к жизни. Захар ждал родителей с сенокоса, наблюдая за стадом коров вдалеке, что походили на пестрый лужок и двигались, словно их колыхал ветерок. Они то исчезали в волнистом слое бархата зеленой травы, то вновь появлялись. Он думал о них, анализировал природу своего существования через другие объекты, способные открыть внутренние границы собственного «я». Человек, выучившийся искусству любви, обогащен этой волшебной энергией. Наполняет тело, разум, душу, становится окружен более явной картина мира, проницательней ко всему живому, заботлив, добр и внимателен. В какой-то момент орган любви дает сигнал, и в организме происходит деление: как клетка, способная идентично скопировать себя, так и любовь наделяет духовной атмосферой другое живое существо, и человек готов отдавать все то, чему научился сам. Иногда она трансформируется и принимает абсолютно другую форму – форму грусти, печали, боли, разлуки, но это так же естественно переживать, как и чувство голода. Мальчик Захар поддался мысли и решил приблизиться к стаду. Он приближался к ним осторожно, словно к пламени, с которым хотел подружиться, и, оказавшись рядом, погрузился в глубину глаз коровы. Темные бездонные колодца отражали в себе непостижимые секреты всей галактики. Его сознание остановилось в точке оцепенения, постепенно вытесняя мысли о существовании его в форме человека. Захар перенаправил свою энергию в обличье коровы и, оказавшись в темном колодце глаз, испугался тишины, что таится внутри, и заблудился. В какой-то момент Захар открыл глаза, где стал совсем взрослым, будто просто проспал всего одну ночь.