Эрик Ластбадер - Вознесение к термагантам (рассказ)

— Боже мой! — прошептал я. — Вас надо немедленно в больницу!

— Вы нашли дорогу сюда, Вильям, — сказала она, когда я помог ей встать. — Я хотела вас встретить, провести сюда, но...

Она привалилась ко мне, и голова ее упала мне на грудь, не оставив кровавого следа.

Я помог ей добраться до дивана и устроил ее там. Она тяжело дышала — такое же трудное дыхание, как тиканье часов внизу.

— Он пришел, — сказала она. — Зверь уже здесь, как видите. Он нарушил правила, а это значит, что раньше это сделали вы.

Я тут же вспомнил, как намеренно свернул в сторону на охоте в Чарнвудском лесу, вопреки предупреждению Гимел.

— Кажется, да, — сказал я. — Но я понятия не имел о последствиях.

— Это не так, — сказала она. — Но вышло, как вышло, верно?

— Что вы хотите сказать?

— Любая жизнь имеет последствия, Вильям. Любая жизнь имеет ценность.

— Но не эта тварь. Она уже убила двоих, и посмотрите, что она с вами сделала!

Она поглядела на меня угольно-черными глазами.

— Этот зверь — он еще здесь. Ждет, чтобы выйти на свет.

Я подобрал кухонный нож и сжал рукоятку.

— На этот раз я готов.

— И что вы сделаете? — спросила она. — Пробьете ему череп, как тому крокодилу?

Я вздрогнул:

— Откуда вы знаете?

— Откуда я знаю ваше имя?

Я встал, дрожа.

— Кто вы такая? Кто вы все такие?

— Я вам сказала. Меня зовут Далет.

— Вы термаганты! — крикнул я. — Вы посланы меня терзать!

Она приподнялась.

— А вы не заслужили терзаний? — Я был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Может быть, она и не ждала ответа, потому что тут же сказала: — Если нет, зачем вы сами себя терзаете?

— Что... что вы имеете в виду? — спросил я хрипло.

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Вильям, сидеть в баре день за днем, прятаться от мира, терять душу, падающую в бездонную яму внутри вас — это не пытка?

— Слушайте! — крикнул я, испуганный уже по-настоящему. Я никому, ни Донателле, ни Майку-бармену, ни бухгалтеру Рею не говорил о бездонной яме. Никому. — Какого черта все это значит?

Вот тут она наклонила голову, и черный глаз ее широко раскрылся.

— Вы его слышите, Вильям? Зверь снова в пути. Он выходит из тени.

— К ... матери зверя!

— Да, — кивнула она, — конечно, к... матери. — Она снова наклонила голову набок. — С другой стороны, вы не можете делать вид, что его нет. И убегать вы тоже больше не можете. Это ваш последний шанс. Здесь ваш последний оплот.

Теперь я тоже его слышал, и почему-то этот звук потряс меня новыми волнами ужаса.

— Скажите мне то, что не сказали другие. Скажите, как его убить?

Она посмотрела на меня с чем-то вроде изумления.

— Его нельзя убить. Я думала, что хоть это вы знаете.

— Будьте вы прокляты! Будьте вы все вечно прокляты!

— Для этого слишком поздно.

Я повернулся и выбежал из комнаты. Нож я держал перед собой, но меня так прошиб пот, что рукоять стала скользить в ладони.

— Боже, — простонал я, — что со мной будет? Некому меня защитить, некому спасти. Вав погибла, Гимел тоже, а от этой, от Далет, никакого толку. Она уже показала, что ей перед зверем не устоять. Значит, оставался я и только я.

«Убегать вы больше не можете», — сказала она. Ну и ну ее к черту. Я бросился вниз по лестнице и рванул к входной двери. Она не открылась, несмотря на все мои рывки и толчки. Я побежал в гостиную, отдернул тяжелую штору и попытался открыть окно. Не поддавалось. Я выглянул в бурную ночь, и мне даже там показалось лучше, чем здесь. В припадке ярости я запустил в окно стулом. И открыл в изумлении рот, когда он отскочил от стекла. Я заколотил по стеклу кулаками — без толку. Далет была права — я не мог убежать.

«Это ваш последний шанс», — сказала она. То есть я уже профукал два шанса в Париже и в Лестершире? Шансы — на что?

— Эй! — завопил я никому и всем. Как вообще играть в игру, где не знаешь ни правил, ни цели? — Черт побери, это нечестно!

— Конечно, нечестно, — согласилась Далет, входя в комнату. Казалось, она восстановила приличную порцию своих сил. — А что честно?

— Но вы же знаете, что все это значит! — крикнул я.

— Я знаю все.

— Так Господа Бога ради, почему вы мне не говорите?

Она подошла ко мне, и я отвернулся, чтобы не видеть ужасно изуродованную половину лица.

— Вы не смотрите на меня, Вильям? — сказала она тихо. — Разве я не красива?

Она действительно была красива — по крайней мере в основном. Но то, что сделал с ней зверь, изменило ее навеки.

— Не заставляйте меня отвечать.

— Но это важный вопрос. Жизненно важный, можно сказать. — Почему это каждый термагант повторяет то, что говорил другой? И как это вообще возможно? Она поворачивалась, чтобы показать мне левую сторону лица, и я поворачивался вместе с ней. — Вы не считаете, что он заслуживает ответа?

— Молю вас, перестаньте!

— Вы должны ответить, Вильям. В сердце своем вы знаете, что должны.

Она была права.

— Вы были красивой, раньше, — выпалил я. — Но больше нет.

Она кружила вокруг меня, как гиена, учуявшая падаль.

— Теперь я вам не интересна.

— Я этого не говорил.

Она долавливала меня, как термагант, знающий, что работа его почти уже сделана.

— Теперь вы не станете меня защищать.

— Не надо говорить от моего имени! — завопил я.

Она широко развела руки.

— Время выходить на решительную битву, Вильям.

— Как мне драться, если я даже не знаю, за что дерусь?

— О нет, знаете. — Она наклонилась ко мне и прошептала: — За душу, Вильям. За свою душу.

— Значит, я был прав. Я — мертв!

— Нет. Смерть легка. Это — нет. — Теперь она была справа от меня, и я даже не старался отвернуться. Я видел обе ее стороны — красивую и страшно изуродованную. И что-то стало складываться у меня в голове. Что-то страшно и глубоко знакомое. — Ты знаешь этого зверя, Вильям. Ты его очень, очень хорошо знаешь. И я уже сказала: здесь твой последний рубеж.

— Но ты сказала, что его нельзя победить!

— Нет. — Она посмотрела на меня пронизывающим взором. — Я сказала, что его нельзя убить.

— Постой, что ты говоришь? — И тут что-то знакомое — эмоции или, может, определенная динамика — включило воспоминание, которое я давно подавил. Я обманулся: много лет назад я сказал одному человеку о бездонной яме внутри меня, потому что тогда во мне клубилась подростковая взрывная гормональная ярость, и держать это в себе было невыносимо.

— Ты... они... — И тут я понял, понял все. Она увидела это по моему лицу и улыбнулась. Красивой улыбкой, великолепной улыбкой, улыбкой на века. — Ты, и Вав, и Гимел — это все одно, да?

Она кивнула:

— Просто разные ипостаси.

Я только стоял, таращась, не в силах двинуться.

— Тогда пойдем, — шепнула она. — Время изгонять зверя.

— Я не хочу расставаться с тобой, — сказал я.