Юлия Комарова - Леденцы

Во сне я сидела на ступенях, смотрела на странно искривленную выше кисти руку и визжала от ужаса и боли. От картинки мутило, в ней не было ничего расплывчатого, увиденного со стороны, придуманного. Это походило на воспоминание. Я знала, что лестница – в подъезде и сверху доносится запах котлет, что стены выкрашены зеленой масляной краской, пупырчатой, в волосках малярной кисти. Слышала, как распахивается дверь, и женский испуганный голос спрашивает: «Кто там?» На этом заканчивалась четкость и начинался кошмар. Будто сон во сне. Я на кровати. Лежу, не в силах пошевелиться, вдохнуть воздуха, густого, как жидкая грязь, присыпанная соломенной трухой у дверей сарая, где серый мертвый отец висит, обмякнув, на веревке, и мама кричит за спиной, а солнце радостно светит в окно. Нет, не мама, это дочка плачет, и надо встать, но тело окоченело, висит на веревке, нет, колодой лежит на кровати.

Бешеный стук в дверь: «Надя, Надя!». Дверь не заперта, соседка входит, тяжелый быстрый топот – уже здесь, стоит надо мной.

– Ты спишь? Надя, вставай, Люба ручку сломала, в больницу надо! Да ты пьяная, что ли? Вот тварь же, а!

Ужас и стыд, неразборчивое бормотание, вылетающее изо рта. Это снова воспоминание. Но холодной струйкой пробивается уже недоумение и растет, отделяя меня от происходящего. Люба? Катя! Дочку зовут Катей!

И сон оборвался.

По дороге на работу порылась в интернете, почитала про сонный паралич. «Переходное состояние между бодрствованием и сном… мышечная слабость (атония) не проходит после пробуждения… характеризуется видениями и страхом».

Видения и страхи. Будто про меня сказано. И ведь ясно: сериал про призраки смотрела? Про старухину одинокую смерть наслушалась да на себя примерила? Ну и вот, сдвиг по теме, пора к веселому доктору.

В досаде я сжала дешевую ручку слишком сильно, корпус треснул. Прозрачный пластик помутнел у линии раскола. Но это чувство реальности… Задрав рукав, я осмотрела руку, поломанную во сне. Сантиметра четыре выше запястья. К дождю у меня, бывает, ноет кость. Дело, видать, к оттепели, вот и болело ночью. Март почти. Весна.

К врачу все-таки сходила. Пожаловалась на плохой ночной сон. Нарушения зрения в сумерках («мерещится всякое» – стыдливо пробормотала я). На вопрос врача, впрочем, сказала, что так, чепуха. Ужастиков насмотрелась. Взяла рецепт на легкое снотворное, получила рекомендации больше гулять и встречаться с людьми. Выслушала лекцию о климаксе и изменениях настроения в связи с гормональной перестройкой организма («Года-то ваши, женщина, уже немолодые!»). На том и ушла с чистой совестью. Года-то мои, женщина, уже немолодые! Вот и ладно.

В субботу с утра съездила в торговый центр, купила спицы и шерсть. В юности вязала и снова начну, займу руки и голову, чтоб не лезло на ум всякое. Пообедала в итальянском ресторанчике лазаньей и выпила бокал вина. Как странно сидеть в ресторане одной. Не с гостями, с парадной улыбкой на лице и желанием скорее попасть домой. Не ради дежурной романтики с мужем. Сидеть, пригревшись, медленно крутить бокал, смотреть в окно и вспоминать, как в университете сидели на грязной холодной лестнице, целовались и пили шампанское из горла. Хорошо, что это было, и, наверное, хорошо то, что есть сейчас. Впервые подумалось: здорово, что я одна. После ресторана гуляла в парке. Много фотографировала: белый пруд, светящиеся капли льда на ветках, черных ворон в жемчужном мерцающем небе. Вернулась домой к четырем, довольная, с двенадцатью тысячами шагов на счетчике. Дверь в подъезд оказалась только прикрытой, и я хлопнула ею посильнее за собой, до щелчка. Решила подняться на свой третий пешком и шагнула к лестнице.

Он выступил из тени. Пару секунд я тупо смотрела на нож в его руках: лезвие, так много раз правленое, что напоминало хищную узкую рыбу. Пластиковая зеленая ручка. Открыла рот, но не смогла ни закричать, ни двинуться. Только смотреть на отблеск металлa. Парень, куда моложе меня, в вязаной шапке, надвинутой глубоко на лоб, в серой куртке. В очень светлых глазах злоба, страх, отчаянная решимость. Протянул руку: сумку, живо! Но я только пялила глаза, застыв от страха. Подскочил, прижал к стене – удар вышиб дух – дернул рюкзак с плеча. Попытался открыть, но змейка застряла, защемив край пакета со спицами и клубками. Нож заплясал у моей щеки. Сунул сумку – открывай! Не удержав, я уронила рюкзак на ступеньки, закрыла глаза. Присела, прижимаясь к стене, отстраняясь от лезвия, нашарила змейку, холодную с мороза, рванула. Содержимое высыпалось на бетон, и парень ногой стал расшвыривать – шуршащий пакет, пачку салфеток, помаду, конфеты, вялое яблоко. Нож отодвинулся и, вывернувшись, я побежала вверх по лестнице, безуспешно пытаясь заорать через пережатое горло. Вывернула на площадку первого этажа, потянулась к ближайшей двери, но сзади, совсем близко, послышался топот, что-то скользнуло по спине, и я рванула дальше, глядя только под ноги, только не споткнуться. В груди горячо и больно трепыхалось сердце, но со свистом втягиваемый воздух становился все холоднее. Железные перила под ладонью вдруг заледенели, струйки белесого тумана поплыли над полом, и я подняла глаза.

Она плыла над ступенями. Размытое серое пятно – тело, четкое светящееся лицо и кисти полуобъеденных рук, вытянутых в мольбе. Молочные бельма глаз, черный провал безгубого рта, обглоданный нос, кости торчат из пальцев. Призрак прошел сквозь меня, ледяной пар заполнил грудь, не давая вздохнуть. Сзади послышался вопль, и я обернулась.

Старухина спина – как столб дыма. Грабитель отшатнулся, полетел вниз по лестнице. Тяжелый удар, еще, еще. Докатился до площадки и остался лежать. Туман, собравшись над его телом, медленно клубился, закручиваясь воронкой, все выше, все тоньше и прозрачнее. Несколько секунд, и рассеялся совсем. На дрожащих ногах я повернулась и начала спускаться. Нужно было найти в сумке телефон, вызвать скорую. Не надо, кричал в голове панический голосок, пускай валяется, не мое это дело! Но вещи, разбросанные по всей лестнице, если не подобрать, выведут на меня, как ни крути. Шаг, и два. Мужчина шевельнулся. Вжавшись в стену, я смотрела, как он садится, неловко трет лицо руками.

Хлопнула дверь подъезда, взвыл наверху лифт. Вздрогнув, парень с трудом поднялся и неловко, спотыкаясь и наваливаясь на перила, пошел вниз. Хлопнула входная дверь и я осела, наконец, на ступени, чувствуя, как трясутся ноги.

Кто-то поднимался по лестнице, шаркая и бормоча себе под нос – соседка. В руках она держала содержимое моего рюкзака: пакет со спицами, ключи, блокнот.

– Ой, кто здесь? А что это все разбросано, ваше, что ль? Случилось чего? А это кто был? Незнакомый, ходят тут, ходят! А чего на лестнице сидите?