Максим Антонов - Рассвет

– Меня поймали с поличным. Я не люблю читать, – покачал он головой, – но зато я разбираюсь в физике.

– А что там этот Резерфорд пытал? – сдалась я. Рано или поздно мою «шарашкину контору» раскрыли бы.

– Он никакого не пытал, – засмеялся Елизар. – Он… он… черт. Прости, я не помню, что списывал со шпаргалки в универе. Оставим Резерфорда в покое. Кажется, у него удался эксперимент, который позволил заглянуть в атом и узнать о его строении.

– Давай не будем об учебе. Я думаю, ни тебе, ни мне не хочется на каникулах вспоминать о ней, – предложила я выход из сложившейся ситуации.

Яблочный вор лишь усмехнулся и задумался. У него была бледная кожа, порозовевшая от холода, из-под бейсболки выбились угольно-черные волнистые волосы, стрижка стиля "а-ля хипстер" с выбритыми висками. Никогда мне не нравилась эта прическа. В школе все бреют виски и оставляют себе хохолки сверху. Из-под черных густых бровей выглядывали узкие серо-голубые глаза, а на щеках, как и вчера, виднелась черная щетина. У него были длинные пышные ресницы, я бы посмеялась над ними, назвав их коровьими, но не стану. Татуировка с шеи переходила ниже под одежду. Что же у него там? На среднем пальце правой руки кольцо с черным крестом.

– А знаешь, погода сегодня удивила меня, – прервал паузу он.

– Удивила? – переспросила я.

– Да, удивила. Я ожидал, что будет солнце, а тут…

– Да, я тоже ждала этого. Но, увы, не все наши капризы исполняются, – выдохнула я и плюхнулась рядом с ним на траву. Благо на мне была длинная теплая куртка, позволяющая сидеть на земле и даже спать. – Но мы сами кузнецы своего счастья.

– Сами? Прости, но я так не считаю.

– То есть, как это так не считаешь? – удивилась я.

– Я склоняюсь к мысли, что наши судьбы уже предначертаны и действовать не обязательно. Все будет так, как должно быть, и никакие наши старания не изменят нашей судьбы.

– А я не верю в судьбу, – отрезала я. – Да, есть что-то подобное, но мы – это судьба. Не нужно приписывать все проблемы и невзгоды на какую-то неизвестную судьбу, если сам еще палец о палец не ударил. Нужно действовать…

– Или умирать. Я тоже слышал эту песню.

– Я не про песню. На самом деле, нужно рвать все и выдирать свое счастье, а не ждать, пока придет какая-то таинственная судьба, потрясет за плечо и скажет: "Бери".

– То есть ты считаешь, что смерть тоже подвластна нам? – спросил Елизар и выгнул вверх левую бровь.

– Смерть – другое дело. Смерть – это наша плата за счастье. У любого счастья есть цена, и эта цена – жизнь. Кто-то успевает довести дело своей жизни за половину отведенного ему срока, а кто-то, так и не найдя своего пути, живет, как прыщ на лице общества.

– А что же, те великие люди, которые дожили до старости, – прыщи?

– Нет уж, ты что?! Есть исключения.

– А кто ты? Исключение или нет?

– Прости, но я не думаю, что это хороший вопрос.

– Я всё равно не считаю, что ты права. Всем управляет судьба. Я удостоверился в этом. Сколько не беги, но от судьбы всё равно не убежишь.

– Быть может, ты и прав, но что бы с нами ни случалось – это все к лучшему. Все трудности закаляют, а боль делает сильнее. После черного всегда идет белое, – с неким вдохновением в голосе произнесла я.

– А за белым черное, – мрачно добавил он.

– А за черным белое, – настойчивее сказала я.

– А за белым черное, – снова повторил он.

– А за черным белое. Да что ты за пессимист такой? – вышла из себя я.

– Я не пессимист, просто жизнь такая.

– Жизнь?

– Да, за мои двадцать лет я почувствовал то, что некоторые так никогда и не почувствуют и, знаешь, я все еще продолжаю танцевать, – улыбнулся он. То была наигранная и фальшивая улыбка. – Так что, Люся, я не пессимист, – развел он руки в стороны с лицом полным блаженства.

– Знаешь, мне нужно тебе кое в чем признаться. Наверное, это прозвучит странно, но, – выдержала я паузу, собираясь силами, – меня зовут не Люся, а Кристина.

– Не Люся? Ты соврала мне? – нахмурился он.

– «Соврала» – это громко сказано, но в общем так оно и есть, – засмеялась я.

Елизар расхохотался, что-то бубня себе под нос. Его бледное лицо покраснело.

– Так меня еще не смешили, – разобрала я в его истерическом вопле.

– Ну вот видишь, какая я уникальная.

– И много у тебя еще таких уникальностей? – успокаиваясь, спросил он.

– Не знаю. Я не считала их, – усмехнулась я.

– Кристина, черт, – пытался он унять свой смех.

– Знал бы ты, как мне было тяжело сдержаться, когда ты восхищался именем Люся. Я думала, что мне придется зажать рот рукой, – засмеялась я.

Эти слова вызвали в Елизаре новую бурю эмоций и громкого смеха. В какой-то момент меня начал пугать его смех – уж слишком громкий, как бы из деревни не сбежались люди.

– Если бы Бог существовал, он бы наказал тебя за то, что ты заставила меня так мучиться от смеха, – отряхивая парку, сказал Елизар.

– Что значит если бы? – удивилась я.

– Ты считаешь, что Бог существует? – удивленно посмотрел на меня Елизар.

– Да, конечно, – возмутилась я. – А ты так не считаешь?

– Нет, – отрезал невозмутимым тоном он.

– Ты что?! – возмутилась я.

– А что в этом такого? Ты думаешь, если Бог существовал бы, он давал бы умирать невинным людям? Или, быть может, ты хочешь сказать, что Бог спокойно смотрит, когда кто-то убивается по своему любимому человеку?

– Я не говорю про Бога, как про физическое лицо, я имею в виду того, кто незримо прячется в нашей голове. Скорее всего, я склоняюсь к тому, что Бог один, а пути к нему через религию разные. Я не могу назвать себя верующей, но я уверена в существовании какой-то высшей силы, движущей всем.

– Я так не считаю, прости. Учитывая открытия в биологии, физике, химии, я склонен думать, что ничего такого нет.

– А как же эволюция?

– Это биология.

– А кто вдохнул жизнь в наш мир? Что заставляет клетки делиться? Что заставляет мертвые, неодушевленные частицы создавать живой организм? Не Бог ли это? Да, это явно не тот Бог, который спускался с небес или которому молятся в церквях. Но это же удивительно! Люди возвращаются из комы, кто-то брошенный судьбой и обиженный жизнью вдруг находит свой путь и расцветает, становясь сильным. Это и есть наш внутренний Бог – наша вера.

– Возможно, в твоих словах есть доля правды.

– Тем более если бы с нами не происходило ничего плохого, стали бы мы чистыми и добрыми? Я думаю, нет. Мы бы зачерствели в счастье и не радовались бы простым вещам, как, например, желтеющие деревья, хотя в какой-то степени – это смерть. Стал бы ты радоваться солнечному дню, если бы не существовало дождей, а снегу ты был бы рад? Это и есть чудо. Это и есть вера. Мы должны верить, чтобы существовать, и иметь хоть какой-то, пускай даже незримый смысл жизни.