Андрей Бархударов - Сансара, тормози!

– Ладно! Подойди ко мне ближе, – одновременно величественно и снисходительно проревел Баал.

Позикус, всем своим видом показывая невыносимые страдания, умудряясь одновременно хромать на обе ноги, как-то боком, склонив голову, подошёл в хозяину.

– О величайший и могущественнейший Баал-Фегор, я всеми силами пытался исполнить твоё поручение и передать твои священные слова, но этот вражина вообще меня не стал слушать. Как увидел, сразу наложил крест на меня и я упал вниз. Еще и смеялся над нами. Хихикал. Я потом слышал, что он назвал меня парламентёром хрЕновым.

– Понятно! Ты не справился с поручением. Придётся тебя наказать. Примерно. Чтобы остальным было неповадно ослушиваться меня, – прорычал с высоты своего роста демон.

– О величайший! – запричитал бесёнок. – К нему не пробиться. Их стены непроницаемы для меня. Что я только ни пробывал. Все бестолку.

Он рассказал, что три дня дежурил у дверей офиса, каждый раз за минуту до прихода Павла и Глафиры откуда-то появлялись ангелы и крыльями своими ограждали вход. Они его больно и обидно щёлкали своими крыльями по носу и на протяжении всего дня даже близко не подпускали к дверям. Неделю он летал вокруг дома, выискивая лазейки и стараясь привлечь к себе внимание. Все, чего он добился, это обратил на себя внимание кота, живущего у Павла дома. Тот был ленивой и вечно сонной скотиной. Ему было плевать на все и на всех. Но Позикус смог достучаться до него, внушив мохнатой сволочи, что кто-то прямо сейчас украдёт его миску с кормом. Только это заставило кота напрячься и разбудить Павла. За миску кот был готов разбудить весь дом. И вот, когда все сложилось, этот невежа, даже не вникнув в суть происходящего, с сонной рожей подошёл к окну и просто перекрестил несчастного беса. О том как он грохнулся, как его гнали собаки, какие чудеса смекалки и храбрости пришлось Позикусу явить, чтобы добраться к хозяину и доложить о произошедшем, Баал уже не слушал. Он думал!

Это был не первый посланник к этому возмутительному Павлу. Баал посылал к нему уже несколько делегатов, но все было безуспешно. Одни возвращались, зализывая раны, а некоторые и вовсе сгинули где-то в небытии. Делать было нечего и Баал принял решение:

– Даю тебе неделю. Возвращайся назад в Самару и донеси до него мое послание. Слово в слово. Ты меня понял.

– О да, мой Господин! – пролепетал Позикус. – Спасибо за доверие. Будет исполнено! – и с громким звуком, – похожим на ветры несварения желудка, – растаял в чёрном облачке.

Баал предался невеселым думам. По сути, у него больше никого и не было, чтобы выполнить это поручение. Все при деле. Одни трудились в ночных клубах, многие работали в парламентах, а другие во властных кабинетах. Значительная часть его армии, не покладая лап, пахала до седьмого пота в храмах и других культовых сооружениях по всему миру. Вселившись в тела и поработив разум миллионов, творили мерзости и склоняли на грех. Как говорится: они ели хлеб беззакония и пили вино хищения. Только это бестолковое ничтожество Позикус было вечно не у дел. Ну, может, именно ему с его потешной внешностью удастся добраться до того Павла. Всех, кого он посылал раньше, Павел и его помощница со странным именем Глафира вычисляли задолго до контакта. Терять лучших в его планы не входило. И так строй был прорежен значительно. А впереди ждала главная битва и каждый бес был на счету.

Баал и сам бы явился к этому Павлу и тот бы его выслушал. Никуда бы не делся. Но он обречён до Времени быть прикованным к этому храму. Храму, где когда-то воспевали ему хвалу и сдыхали сотнями в его честь…

Они пришли на прием всей семьей. Расселись тихо в приемной, раздели обоих детей. Даже, с виду нормальные дети вели себя тихо, как мыши. Меня это здорово удивило. Его звали Абдаллах и они с женой, когда записывались, слезно просили о срочном приеме. Глаша сказала, что надо брать.

У нас в приемной лежат фломастеры, карандаши, альбомы для рисования и раскраски. Ну и, конечно, целая вазочка с конфетками. Часто посетители приходят с детьми и их надо чем-то занять. Детей же Абдаллаха ничем занимать не надо было. Предложенные раскраски были отвергнуты и конфеты их тоже не заинтересовали, что было странно.

Глаша освободилась и мы, оставив детей в приемной, пригласили родителей в кабинет. Абдаллах рассказал, что у них хорошая семья, чудесные воспитанные дети, что они любят друг друга, но вот после поездки на родину он вернулся сам не свой. Мир в семье пошел прахом. При полном отсутствии видимых причин их семья начала рушиться. Начались беспричинные ссоры, дети стали болеть, словно по эстафете. Один выздоровел – слег другой. И так уже продолжается более трех месяцев. Супруга Абдаллаха была русской и звали ее Ольга. Сам же Абдаллах родом из Таджикистана, но уже пятнадцать лет живет в России. Работал плиточником, при отсутствии заказов он на своей старенькой Нексии занимался частным извозом.

Мне хотелось спросить Абдаллаха, как его называла мама в детстве? На память пришла история с одним дедушкой, который узнав, что у него родилась внучка, которую назвали Серафима, вдруг крепко задумался. И когда его спросили, чего такой грустный, он ответил:

– Да не грустный я. Просто не могу понять как ее называть ласково: Сирочка или Фимочка? Все стали хохотать, чем здорово обидели деда. Но он тоже смеялся, когда ему подсказали, что ласково ее можно называть будет Сима, Симочка, Симуля. Так Абда или сразу Аллах его звала мама? – Абда! Иди кушать! – Аллах, ты сделал уроки? Нет, конечно! Мусульмане себе так не позволят поминать имя Аллаха. Ну Абдаллах, так Абдаллах.

Тут недавно к нам на прием записался Нуриахмет, когда он пришел, я два раза переспросил его, точно ли он Нуриахмет? Потому как лицо было совершенно рязанское, волосы светло-русыми, нос картошкой и веснушки. Ему бы Серёжкой зваться, а тут Нуриахмет. Но это Поволжье и тут столько народов живет, что Вавилон обзавидуется. И только большой специалист, отличит татарина от башкира, мордвина от чуваша, мокшу от эрзи, и всех их вместе – от русского. Светловолосые, светлоглазые, красивые. Это Россия!

Но вернёмся к нашему Абдаллаху. Он был плох. Лицо серое, глаза с темными кругами и какие-то безжизненные. Он сидел сгорбившись, как древний старик, и чувствовалось, что силы его на исходе.

Глаша, внимательно глядя на Абдаллаха, спросила:

– Абдаллах! Скажите, к кому Вас водили дома в Таджикистане?

Абдаллах вскинулся, посмотрел удивленно на Глафиру и спросил:

– А откуда Вы знаете?

– Абдаллах! А куда Вы пришли? – немного язвительно спросила Глаша.

– Ох, Простите! Не подумал. Мне друг сказал, что был у вас и Павел почитал над ним и он выздоровел. И что Вы, Глафира, всю его жизнь рассмотрели, – быстро сказал Абдаллах.