Мария Некрасова - Большая книга ужасов – 86

– Не то слово! Главное – не наступить на него… Саша, ты ещё здесь?!

– Ну Ляля Евгеньевна!

– Так она хотя бы с нами, – вступился Иваныч.

У меня уже сил не было с ними спорить.

Ощупывая стены и скользя ногами по полу, как на коньках, я потихоньку двинулась по коридору, покрикивая на Сашку, чтобы держалась в хвосте. Иваныч хихикал, дурак старый, и делал то же самое – только со своей стариковской скоростью и шарканьем.

– Почему коляску не взяли?

– Прогуляться охота. Бессонница, я бродил-бродил… Хорошо, что вы пришли, сейчас чайку…

– Валерий Иваныч, какой чаёк – медведь в корпусе!

– Да где же?

– Сейчас найдём.

Первая дверь – кабинет Хурмы, я толкнула её и озарила коридор маленьким светом настольной лампочки. Дед хорошо устроился на диванчике у окна: плед, подушка, раскрытая книга корешком вверх – названия, стоя в дверях, я не видела. А медведь у моих ног тянул носом в сторону комнаты.

– Опа! – Иваныч заметил медведя. – Я думал, ты шутишь! А погладить его можно?

– Не советую.

Я вкратце рассказала о нашей возне у корпуса. Иваныч всё это время пробирался в комнату к своему диванчику, держась то за стенку, то за стул, и смеялся. Давненько я не слышала, как старики смеются! Сашка уже брякала посудой.

Пока Иваныч шёл и усаживался, я успела открыть холодильник, приманить мишку фирменным вареньем Хурмы и даже вытереть за ним ковёр и диван, потому что аккуратно есть медведь не умеет. Сашка успела заварить и разлить чай, и я спешила расправиться со своей чашкой, чтобы помыть и заварить кофе.

У Хурмы уютный кабинет, здесь каждая малявка знает, где чай, где кофе, где варенье. Но это не значит, что мишке здесь будут рады.

– Он может ребят покусать, – выдал Иваныч, попивая из чашки.

Я кивнула:

– Не знаю, что делать. Не хочу возвращать циркачам. Я спать не смогу после этого. И себе не оставишь…

И тут в дверь позвонили.

Сашка без лишних слов закатилась под диван. Я сбросила её чашку в раковину и на ватных ногах пошла открывать, уже зная, кто там. Петрович увидел шевеление на мониторах и наверняка засёк мои танцы с колбасой и мишку на самокате.

Открыла:

– Привет, Петрович. Заходи, разговор есть. Только дверь закрой. – Я развернулась и ушла по коридору вперёд Петровича к кабинету Хурмы. Лишь бы Петрович прошёл, не крикнул мне что-нибудь в спину, не возражал – это сейчас очень важно.

За спиной лязгнул засов – отлично, – и охранник тяжело протопал за мной в своих убойных военных ботинках. Слышать это было неуютно.

Я открыла кабинет Хурмы, вошла, села за её стол, кивнула Петровичу на стульчик напротив, где обычно отдуваются провинившиеся подростки. Только Петрович этого жеста не заметил. Он вошёл и с порога уставился на медведя, который сидел в ногах у деда и приканчивал очередную банку варенья. Иваныч понял его замешательство по-своему:

– Заходите, не стесняйтесь! У нас тут междусобойчик. Хотите чаю?

Бедный охранник мог только кивнуть. Пришлось вставать, делать успокоительный чай, копаться в шкафчиках Хурмы в поисках успокоительных конфет. Иваныч, который сидел ближе к холодильнику, нашёл даже успокоительный лимон.

Охранник сидел за столом поджав ноги (мишка был в шаге от него), вцепившись двумя руками в кружку с чаем, и шумно хлебал, не сводя глаз с медведя. Глаза у него были совершенно шальные.

– Так это правда медведь?

– Ну да, а кто же! – вместе выдали мы с Иванычем.

– Я на мониторах видел, но сам себе не поверил. Вроде вечером прогнали, а он опять… И так тихо сидит…

– Обожрался! – хихикнул Иваныч, глядя, как мишка уютно укладывается на ковре. – Сейчас ещё и захрапит. – Он посерьёзнел и сказал, глядя прямо на охранника: – Нельзя ему в цирк. Смотри, какой замученный.

– Да их и запретить хотят вроде… И чего, и куда его?

Я изложила свой план и свои сомнения насчёт этого плана, упирая на то, что главное – убрать его от людей, да так, чтобы он никому не попался. А на воле, может, и выживет… Одновременно я ждала, пока загрузится компьютер Хурмы, чтобы поискать какие-нибудь центры реабилитации для таких, как медведь. Может, где и примут, научат рыбачить, воровать мёд, а уж потом отпустят…

– Меня уволят, если я промолчу. Он на все камеры попал: захочешь – не сотрёшь. А у меня инструкция…

Этого я и боялась. У охранников всегда инструкция.

– Я тебя к себе возьму, Петрович. В турагентстве, конечно, не так весело, как в детском лагере, но там и делать почти ничего не надо, и платят побольше.

Охранник молча отставил пустую чашку, и я помчалась наливать ещё.

– И вообще ты ни в чём не виноват. Ты увидел зверя на мониторах, пошёл искать, выпустил между делом воспиталку, которой срочно понадобилось в ночную аптеку, а зверя так и не нашёл. Да и был ли зверь? Может, собака какая…

– На самокате?! Но вообще да… Ловлю на слове насчёт работы. А то лето скоро кончится. Знаешь что? У меня дача неподалёку. Забор высокий, соседей нет. Можно там его пока спрятать, а ты ищи свой реабилитационный центр.

– Петрович, я в тебе не сомневалась!

Он осушил вторую чашку в два глотка и засобирался:

– Пойду зверя искать! – он подмигнул. – Он мне записку оставил, что больше не придёт, а сам… Осторожно там!

Хорошо, что в здании администрации нет камер.

Я проводила Петровича и бессильно плюхнулась на стул. Сашка вылезла из-под дивана, пыльная, но довольная и навёрстывала упущенные возможности у вазочки с конфетами. Медведь дрыхнул, свернувшись на ковре как кошка.

– Саш, давай в свою палату! Я удивляюсь, что Петрович про тебя не спросил. Хочешь, чтобы меня уволили?!

– Так я камеры-то обходила, Ляля Евгеньевна! Он и не заметил!

– Хитрюга, – Иваныч заговорщицки подмигнул.

– Умею-могу…

Старик близоруко осматривал комнату, будто что-то искал:

– Моя ребёнком любила прятаться в огромную коробку из-под телевизора. Я её хранил, там гарантия…

– Они теперь плоские, Иваныч. Да и как я туда медведя засуну?

– Кресло моё возьми!

– Да ну, не сядет!

– А ты попробуй! Он цирковой или нет? Бурый на чёрном, панамку нацепила, пледиком накрыла – ни одна камера не разберёт, кто там у тебя едет.

– С вами нескучно!

Иваныч уже стоял на ногах и рылся в отобранной у Сашки вазочке с конфетами. Каждую брал в руки, рассматривал, близоруко щурясь, откладывал на стол… Когда образовалось две пригоршни – одна разномастная, другая одного сорта, – сгрёб вторую в ладонь:

– Вот эти ему больше всего по душе. Ну-ка, где моё кресло?

Сашка уже подтащила кресло, не сводя с деда любопытных глаз. Может, он и прав: мишка небольшой, чудесно поместится. Лишь бы сидел, лишь бы без глупостей. И как он среагирует на машину?