Денис Игумнов - Золото Флинта

Волков спрятался внутри домика, затаившись в тенях, пряно пахнущих прошлогодней прелью и скверно воняющих заплесневелым прогнившим деревом. Надеялся, что его не найдут. Нашли. Четверо коллекторов, переговариваясь и посмеиваясь между собой, окружили домик. Внутрь не полезли: не хотели лишний раз пачкаться или опасались, что у него с собой может быть ствол. Главный, среди них, крикнул:

– Выходи! От нас браток не спрячешься.

– Лучше уж сам выползай, а то хуже будет, – подключился к угрозам второй коллектор.

Миша выходить не стал. Не было никакого желания призывать на свою жопу приключения. Он отмалчивался, страстно, всей душой, желая, чтобы всё прошло мимо него и как-то само-собой рассосалось. Конечно, такого не бывает, и коллекторы никуда не уйдут и, если он не вылезет, они придут за ним сами, но… В голову к Волкову влез вкрадчивый голос, сказавший то, чего он подспудно страстно желал:

– Михаил, всё не так плохо, как ты думаешь. У тебя ещё есть выход.

– Какой!? – воскликнул Волков, не обращая внимание на то, что ему что-то закричали в ответ снаружи и не задумываясь вообще, кто к нему обратился.

– Игра. Ты участвуешь в нашем квесте, а я тебя спасаю от тех, кто тебя поджидает.

– Согласен! – заорал Миша.

Ему откликнулись коллекторы:

– Ага, давай вылезай, поросёнок. А то, как дунем! БУГАГАГА ГА.

– Не спеши, – снова прозвучал горным эхом голос в его голове. – Ты ещё не знаешь всех условий.

– Я на все согласен. Давай.

– Выиграть квест может только один. Значит, и сокровище заберёт последний, который останется в живых. Ты понял?

– Да понял я, понял. Не томи…

Порыв ветра в трухлявом домике смёл Волкова в щель и унёс в белое пустое ожидание начала квеста. Он перед отправкой в никуда успел подумать, как удивятся те, чьё терпение он испытывал, когда придут за ним в эту халупу и никого в ней не обнаружат.

Флинт вернулся на корабль. Три дня он громил и грабил прибрежный городок, три дня бесчинствовали его головорезы на суше, уничтожая мирное население и заодно потроша, и освобождая от тяжести золота кошельки и сундуки почтенных зажиточных горожан. Вдоволь натешившись, они с богатой добычей возвратились на борт «Моржа». С собой они привели, в качестве почётного гостя, губернатора города и его двух испуганных до мышиного писка, половозрелых, но, к сожалению, плоскодонных дочек знатного вельможи.

В кают-компании одноногий повар с подручными накрыл большой стол, расставил бутылки, вазы с фруктами и тарелки с варёным мясом и хлебом. Капитан, немного ослабив удила, решил порадовать команду, закатив на борту пир в честь взятого им добра из приморского городка. А тут и почтенные гости, кстати. Ха!

Праздновать начали, сразу после заката.

– Ешьте! – потребовал от пленников Флинт, когда увидел, что они сидят, не смея шелохнуться.

Губернатор Расселл, полный мужчина, высокий и статный, седой, пожилой, сейчас весь сжался. Он старался держаться как можно незаметнее, и это ему удавалось: от былого значения в его величавой внешности не осталось и следа. Разнузданная часть флибустьеров, которую капитан за особые заслуги в деле резни мирных горожан пригласил к столу (остальные упивались у себя на палубе, периодически производя такой шум, что корабль кряхтел и дрожал), не обращала на него внимания. Навалившись на питьё, команда пила, жрала, славила капитана и бахвалилась своими последними подвигами. Итак, на старика губернатора никто не обращал внимания, кроме Флинта. Что же касается дочек, то на них поглядывали, слюняво улыбаясь, но не трогали ни руками, ни языком. Капитан перед началом застолья ясно дал всем понять, что можно сегодня делать, а что нет.

– Не к лицу тебе брезговать нашим гостеприимством. Раз сидишь за столом, значит… ЕШЬ! – последнее слово Флинт гаркнул так, что на секунду в каюте воцарилась тишина, и все посмотрели на губернатора.

– Что вы, я просто из вежливости. Я сейчас. – Губернатор засуетился, заскрипел стулом и начал оглядываться в поиске приборов. Убедившись, что накладывать из фарфоровых ваз и серебряных блюд, на которых возлежали горы еды, ему придётся либо руками, либо используя свою меленькую десертную вилку, лежащую около его тарелки, он, выбрав вилку, наколол на неё самый небольшой кусок баранины и осторожно (Флинту показалось брезгливо), придерживая её двумя пальцами, перетащил её к себе на тарелку. Пока он мучался с закуской, следуя за движениями бровей капитана, один из сидевших рядом с губернатором пиратов налил в его серебряный стаканчик рому.

– Пей, – спокойно сказал-посоветовал Флинт.

– Да-да, конечно. За ваше… – Губернатор отчего-то смутился и, так и не закончив фразы, выпил.

В рот-то жидкость зашла хорошо и в горло полилась резво, а потом неочищенный, ужасный спиртной напиток, который пираты называли ромом, попросился обратно. Губернатор, как кипятком, опалил себе нежное нёбо, привыкшее к куда более благородным напиткам, побагровел и надул щёки. Он понимал, что выплюнуть назад эту бурду станет страшным оскорблением, поэтому он боролся со своим естеством до победного. Ему, после нескольких неприятных секунд борьбы, удалось справиться с собой и протолкнуть огненную жижу дальше в себя. Он закашлялся, замахал на рот руками и, желая перебить вкус тростниковой самогонки, разъедающий его язык, с жадностью накинулся на баранину. Пираты заржали, Флинт презрительно скривил губы. Пьянка, едва споткнувшись, продолжилась.

– Дамы, вы тоже, – обратился Флинт к дочкам губернатора. Они подняли на него глаза, в которых плескался тёмными волнами ужас, и капитан сказал: – Пейте и ешьте. Не брезгуйте нами.

Дочки послушно стали есть то, что им положили на тарелки. Ром пить они, понятно, не могли, так Флинт приказал принести для них вина.

Пьянка продолжалась с час, пираты изрядно набрались и горланили песни. Джон Флинт сидел молча, накачиваясь ромом. От выпивки он не пьянел, а становился угрюмым. На щеках расцветал кирпичный румянец, а его неломкий тяжёлый, как пушечное ядро, взгляд бил по лицам сподвижников, изредка задерживаясь то на одной пьяной харе, то на другой, а то перекатываясь на его собственных, пленённых им лично заложников.

Идиллию хрупкого равновесия вечеринки нарушил пират Боб Гейл. Неустрашимый рубака и сквернослов, он, встав изо стола, пошёл танцующей походкой пьяного краба к губернатору. Трясся чёрными, как деготь патлами, он склонился к губернатору Расселу и, сощурив один глаз, проскрипел не смазанной дверной петлёй:

– Эй ты, свинья, я хочу жить в твоём доме и жрать твои деликатесы. Слышишь!

Губернатор склонил голову над тарелкой и подумал: «Ну вот, начинается». Расселл был прав и, одновременно, не прав в своей догадке.