Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

– Это мне уже известно.

Я сам не понимал, заключался ли в моем ответе упрек или это была простая констатация факта. Батис проявил полное равнодушие к моим словам.

– Я бы мог сделать так, чтобы луч освещал только дверь, расположенную как раз под нами. Но чего бы я добился? Они бы просто обошли это пятно света. По­стоянным движением я вынуждаю их беспрестанно бе­гать. Как все исчадия ада, они не выносят света, ни Бо­жьего, ни людского.

Мы находились на самой высокой точке острова, и перед нами открывалась великолепная панорама. Кло­чок суши, имевший форму носка, растянулся посреди океана. Шиферная крыша моего дома вырисовывалась вдали, на пятке этого носка. По обеим сторонам остро­ва, прорисовывая очертания его берегов, на лице океана поднимались родинки камней и скал разного размера. На северной окраине, в ста или ста пятидесяти метрах от берега, виднелась самая большая из скал. Присмотрев­шись, я заметил, что около нее из воды поднимался нос небольшого затонувшего корабля.

– Португальцы, – сообщил Батис, не дожидаясь моего во­проса. – Кораблекрушение было не так давно. Они возвра­щались из своих колоний в Мозамбике. Направлялись в порт на юге Чили. Они везли нелегальный груз и поэтому следовали по маршруту, отдаленному от торговых путей. Корабль был малого тоннажа, что-то у них случилось, и они хотели сделать остановку на острове Буве. Но корабль раз­бился о скалы, – заключил он совершенно равнодушно, словно рассказывал историю из своего далекого детства.

– Предполагаю, что вы, будучи человеком любезным и распорядительным, помогли им спастись и предложи­ли кров и провизию, – сказал я с ядовитым цинизмом.

– У меня не было никакой возможности что– либо предпринять, – сказал он, словно оправдываясь. – Кораб­лекрушение случилось ночью, когда скалы особенно опасны. Моряки выбрались вот на те камни возле носа корабля. Видите? На эту небольшую плоскую скалу, да. И, естественно, до наступления рассвета их всех сожрали.

– Откуда же вам тогда известны все подробности о маршруте и цели путешествия этих португальцев?

– Наутро один из них еще оставался в живых. Не знаю, как ему это удалось, но он спрятался в одной из ка­ют на носу корабля, в той части, что возвышалась над водой. Я увидел его лицо через стекло иллюминатора и стал кричать ему с берега. Сперва мы не понимали друг друга: стекло было очень толстым, и я только видел, как он шевелит губами. Потом он выбрался на па­лубу, и мы поговорили несколько минут. Бедняга совсем спятил. В конце нашего разговора на него что-то нашло, он схватил пистолет и выстрелил в меня. – Тут Батис ухмыльнулся. – Наверное, принял меня за одно из чудищ. Впрочем, это не имеет значения, метким стрелком он не был. Потом он вернулся в каюту и оставался там до за­хода солнца. Помню его лицо в рамке иллюминатора. Идиот несчастный! У него не хватило ума оставить для себя последнюю пулю.

Я во многом мог бы упрекнуть Батиса. Но самым ужасным было для меня то, что он рассказывал обо всех событиях и о гибели этих злосчастных португальцев та­ким безразличным тоном, что мороз пробегал по коже. Одно описание и никаких рассуждений. Более того: никаких эмоций. Мы вернулись на жилой этаж. Кафф объ­яснил мне, где хранились боеприпасы, и научил тактике защиты нашей крепости. Все свои усилия он направлял на защиту балкона. Средневековые бойницы служили для наблюдения за местностью, а также для стрельбы – благодаря им все триста шестьдесят градусов окружнос­ти маяка могли быть под прицелом. Батис не боялся, что лягушаны проникнут внутрь через бойницы: они были очень узкими, а каменная кладка башни – чрезвычайно прочной. Им бы никогда не удалось разрушить ее. А вот балкон представлял собой уязвимое место. Этим объяс­нялось заграждение из кольев и остальные приспособле­ния на стенах снаружи. Один стрелок, неплохо владею­щий оружием, мог бы отразить здесь любое нападение, каким бы массовым или мощным оно ни было.

– Следовательно, стрелок, выходящий на балкон, подвергается опасности, – размышлял я вслух. – Почему бы нам просто не закрыть эти железные ставни, кото­рые вы там установили?

– Через некоторое время они бы пришли в полную негодность, – сказал он. – У лягушанов сверхчеловечес­кие силы. Они бы постепенно разрушили броню, а на острове нет материалов, чтобы ее ремонтировать. Внут­ри башни, взаперти я бы превратился в узника своей крепости. Даже если бы мне удалось проделать бойницу в заслонах, я бы смог покрыть только небольшую часть территории. Нет. Единственный способ защиты – стрелять и заставлять их держаться подальше.

После его разъяснений мне не оставалось ничего дру­гого, как признать его правоту. Потом мы спустились на нижний этаж. Тяжелая входная дверь была укреплена тремя мощными засовами, расположенными горизон­тально. Чтобы открыть их, надо было задвинуть бревна в специально проделанные в стене глубокие отверстия. Наружные укрепления маяка, изобретенные Батисом, были мне уже известны.

– Они лазают по стенам, как обезьяны. Это невероят­ные существа, – сказал он, не слишком стараясь скрыть восхищение.

Ему пришло в голову сплести из веревок сеть, подве­сить на нее пустые консервные банки и разложить ее на земле, чтобы звон жестянок выдавал приближение чу­довищ. Кроме того, он заполнил промежутки между камнями кладки смесью папье-маше с песком и воткнул в эти швы гвозди и битое стекло.

– Никогда не выбрасывайте ни одного ржавого гвоз­дя или пустой бутылки, – предупредил он меня тоном наемного солдата. – В стране лягушанов валюта называ­ется «стекло», а гвоздь – это ценнейшее сокровище.

На этом его разъяснения закончились. Во второй по­ловине дня я сходил в дом метеоролога. По сравнению с маяком он показался мне спичечным коробком: хруп­кое, ничтожное сооружение, в котором нельзя держать оборону. Батис перенес все мои пожитки, кроме матра­са. На всякий случай я взял с собой заложницу, так как не был совершенно уверен в том, что к моему возвраще­нию дверь маяка будет открыта. Однако Батис не устро­ил мне никакого неприятного сюрприза. Такова герман­ская раса: их интеллект движется в длинном и узком туннеле по прямой, пока не наступает момент, когда критические события заставляют его повернуть на девя­носто градусов. Создавалось впечатление, что мое при­сутствие было воспринято как некая данность.

Вернувшись на маяк, я кинул матрас в углу на ниж­нем этаже. Я буду спать там, у стены, которая выходила на море. Ночью, во время шторма, волны будут перека­тываться через скалы и биться о подножие сооружения. Лишь каменная кладка будет отделять меня от бушую­щей стихии. Близость к волнам и одновременная уве­ренность в защищенности будут возвращать меня в дет­ство, когда простыня служит надежным укрытием от всех бед и страхов. Я обустроил свой угол как мог и, ко­гда все было готово, услышал окрик Батиса. Он свеши­вался через люк на верхнем этаже: