Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

– Ну, двигайся же, сын звериного Вавилона, – шептал я, целясь, – давай сдвинься с места.

Чудовище издало гортанный звук. Но прежде чем оно стронулось с места, раздался выстрел Каффа. Чуди­ще открыло пасть и несколько раз высунуло язык, выра­жая этим свое презрение и одновременно бессилие. По­том стало отступать – медленно, не поворачиваясь ко мне спиной. Оно уступало каждую ступеньку, как импе­ратор, который сдает врагу провинцию за провинцией. Когда существо исчезло во тьме, я потребовал объясне­ний у Батиса:

– А динамит? Какого черта вы не взорвали шашки?

Мой раздраженный тон не вывел его из душевного равновесия. Объяснение Батиса основывалось на точ­ном математическом расчете:

– Их было слишком много, чтобы разрешить им влезть на маяк, но слишком мало, чтобы тратить динамит.

Так в двух словах он подвел итог своим действиям. Батис поступил правильно. То, о чем мы мечтали со дня моего погружения на затонувший корабль, чего ждали с утра до ночи, произошло на следующий день.

С самого рассвета и до заката снег шел беспрерывно, как это бывает в этих холодных краях. Его полуметро­вый слой покрыл весь остров. Сразу после обеда солнце стало клониться к закату, словно спешило распрощать­ся с миром. Светило двигалось к горизонту с невероят­ной скоростью, и за ним волочился шлейф сумерек; оно как будто скрывалось, чтобы не быть свидетелем наших деяний. Животина принялась петь, как только стемне­ло. Она выводила свою бесконечную мелодию без отды­ха, сидя с закрытыми глазами. В этом напеве сквозила какая-то разрушительная сила, до сих пор ничего подоб­ного я не слышал. Мы с Батисом ели с жестяных таре­лок, не произнося ни единого слова. Время от времени переглядывались или смотрели на нее. Ее пение наводи­ло на нас тоску, как никогда раньше. Но заставить ее за­молчать мы не решились. Эта песня и другие, менее важные приметы предвосхищали решающие события.

После ужина мы закурили. Батис чесал бороду и смо­трел в землю. Мы вдруг почувствовали себя так, словно были двумя незнакомцами, которые случайно оказались рядом на вокзале.

– Батис, – поинтересовался я, – вы когда-нибудь были на войне?

– Кто, я? – довольно безразлично переспросил Кафф. – Нет. Но некоторое время я работал егерем. Во­дил на охоту разную публику, в основном богатых ита­льянцев. Мы охотились на оленей, кабанов, иногда на медведей… и на прочую живность. А вы? У вас есть во­енный опыт?

– Да, можно сказать и так.

– Правда? Никогда бы не подумал. Вы что, участвова­ли в Мировой? Сидели в траншее?

– Нет.

После долгого молчания Батис вернулся к этой теме:

– Тогда какая же это была война?

– Патриотическое движение, – определил я свой опыт. – Мне кажется, я сражался за родину. В моем слу­чае это тоже был остров.

Батис почесал в затылке:

– И что?

– Вы знаете, что слово «родина» означает «земля тво­их родителей»? – Тут я засмеялся. – Весь юмор в том, что я сирота.

– Я бы не стал сражаться ни за своих родителей, ни за их ферму, – сказал Кафф и прибавил шепотом: – Говно, говно, говно…

Я не стал тратить силы на спор. У нас всегда получа­лось так. Со стороны могло показаться, что мы ведем диа­лог, но на самом деле это было два иногда пересекавших­ся монолога. Последовала длинная пауза. Я взглянул в небо, не поднимаясь со стула. На землю падали редкие снежинки. Скоро взойдет полная луна. До ее появления небо прочертили падающие звезды, оставляя след на ли­ловом небосводе сумерек; они проносились молниеносно, словно кто-то невидимый играл со спичками; стремитель­ное падение звезд лишало нас возможности загадать же­лание. Батис с детским любопытством спросил:

– А кто выиграл войну?

Я заблудился в чаще своих мыслей и не мог понять, о чем он спрашивает.

– Какую войну?

– Вашу, – пояснил он неожиданно любезным тоном. – Кто победил? Патриоты острова или их враги?

– Эта война еще не кончилась, – сказал я и направил­ся к люку, на ходу заряжая винтовку. – Не забудьте трижды повернуть ось рычага, прежде чем привести де­тонаторы в действие. Если энергии будет недостаточно, контакта не получится.

Я распределил оставшиеся керосиновые лампы на ступенях лестницы. Потом занял свою позицию на полу возле открытой крышки люка. В руках у меня была вин­товка. Время от времени я просил Батиса доложить мне ситуацию.

– Лягушаны – нет, лягушаны – нет, – повторял он, ко­режа синтаксис.

Прошло полчаса. На нижний этаж маяка через от­крытую дверь ворвался снежный вихрь.

– Батис, вы их видите? Они идут?

Он не ответил. Наученный опытом прошлой ночи, я не отважился повернуть голову. Мне не хотелось упус­кать из виду нижний этаж и открытую дверь.

– Батис?

Я бросил быстрый взгляд в его сторону. Он стоял спиной ко мне, пригнувшись за баррикадой мешков. Что-то заставило его замереть, и его фигура уподоби­лась соляному столбу.

– Батис! – заорал я, стараясь пытаясь вывести его из состояния полного оцепенения. – Они идут, Батис?

Ни один его мускул не пошевелился. Это вынудило меня оставить свою позицию. Я схватил его за локоть:

– Вам холодно? Хотите, ненадолго поменяемся мес­тами?

– Майн Гот, майн Гот…

Я услышал рокот голосов, напоминающий шум в за­соренных водопроводных трубах, и взглянул за перила балкона.

Их количество превосходило самые страшные виде­ния, которые могут посетить нас в бреду. Полная луна, ог­ромная в этих южных широтах, освещала панораму, слов­но прожектор гигантского театра. Чудовищ было столько, что они закрывали собой землю, заполняли лес и раскачи­вали деревья, стряхивая с них белые шапки снега. Их бы­ло столько, что они облепили деревья, лазая по ним вверх и вниз, раскачивались на ветках, время от времени падая друг на друга. Их было столько, что многим из них доста­лась лишь роль зрителей, и они устраивались на скалах вдоль северного и южного берега, точно ящерицы, грею­щиеся на солнышке. Их было столько, что они не могли даже двигать верхними конечностями; чудища наступали, как плотная кипящая масса, – картина напоминала огромный котелок, набитый живыми червями для наживки. Са­мые сильные поднимались на плечи менее энергичных, не боясь причинить им боль, и прыгали по лысым голо­вам соплеменников. Вязкое варево зеленовато-серых тел то приближалось к граниту, то откатывалось назад, будто в ожидании приказа неведомого лидера.

– Батис! – закричал я. – Включайте детонаторы!

Но Кафф не слышал меня. Его нижняя губа отвисла, словно ее оттянула тяжелая серьга. Он сжимал винтовку руками, но никуда не целился.

– Батис, Батис, Батис! – Я стал трясти его за плечи. Кафф беспомощно опустил свой ремингтон. Он смотрел на меня, не узнавая, и шептал: