Денис Игумнов - Тьма за порогом

Заметьте, никто меня в «Драконе» жалеть не собирался; впахивал, выхватывая удары, я наравне со всеми, тренер мне никаких поблажек не давал ни в тренировках на выносливость, ни в полноконтактных спаррингах. С «Метрономом» их связывали договорные обязательства, деловые отношения, в общем, тёмная история: я так и не понял, кто кому приплачивал за таких любителей, как я, а главное – почему. В юности я некоторое время с ума сходил по штанге, заглядывал в секцию рукопашного боя при нашем институте, но спортсмена из меня не вышло. Ну, все подобные сопли по безвозвратно прошедшей молодости моим кураторам были безразличны. За мной следили, я не мог пропустить ни одной тренировки без их ведома, не рискуя выплатами в конце второго месяца. Наполучал я там от кикеров тайцев прилично, три недели с меня синяки не сходили, порой я насчитывал до пятидесяти гематом на теле после очередной тренировки. Но бог миловал: серьёзных увечий мне удалось избежать. Ладно, это на закуску, для разгона мне прописали. Дальше, с начала пятой недели, я обязывался по согласованному со мной в договоре графику пойти на аэродром. Раз в неделю, в субботу совершать прыжок с парашютом – стало моей обязанностью, а в воскресенье – ещё и прыгать с мостов на эластичном тросе, накрученном на мои лодыжки.

С моста прыгать страшнее, чем с парашютом. С высоты птичьего полёта не так видны подробности рельефа местности, всё кажется игрушечным, ненастоящим; другое дело – тарзанка. Там на мосту чувствуешь себя самоубийцей, а страховка в виде троса не успокаивает, а тревожит, ты всё время, пока летишь, пока из тебя выходит всё дерьмо, ждёшь, что трос оборвётся, тебя дёрнет, а потом камнем вниз об воду. Потеешь, икаешь, можешь обхезаться, – что грехом не будет, – а вынужден прыгать. Никакого кайфа по началу. Адреналиновый взрыв, адреналиновый взрыв – чушь собачья. На четвёртом прыжке я, помимо облегчения после полёта, испытал что-то отдалённо похожее на удовлетворение, а так до этого – мрак и тихий ужас.

Третий вид спорта не совсем видом спорта являлся – скорее стилем жизни, замкнутым на средстве передвижения. Сломить голову легко, а рекорд поставить нереально. С автомобиля меня настойчиво попросили пересесть на мотоцикл, благо права на него я получил пять лет назад, после чего благополучно забросил их на шкаф. Воплотил, называется, в жизнь свою давнюю мечту, идиот. В связи с подписанным контрактом с «Метрономом» я не смел им отказать. Не менее трёх часов в день мне приписывалось рассекать на железном звере по улицам нашего великого города. Кататься на мотоцикле каждый день от меня потребовали в начале второго цикла, когда я пришёл в офис «Метронома» за причитающимся мне бонусом, и, после выдачи денег, со мной провели повторную беседу. Генеральный менеджер Валера предложил мне увеличить бонус до 30%, всего лишь подписав протокол тайного приложения к основному договору, по которому интенсивность моих приключений увеличивалась ровно в полтора раза. К тренировкам и прыжкам добавлялись мотопробеги.

Оказалось, что при желании, у меня впереди есть множество способов увеличить "призовые" выплаты. Всего существовало четыре степени безумия, на которые я подвязывался, подписывая тайные приложения. Первая степень, которую мне удалось вкусить, называлась – Лайм. Вторая, предстоящая и предлагаемая тогда Валерой – Пират. Третья – Партиец. Четвёртая – Вальхалла. Ничего так названия. Интригуют? Меня точно заинтриговали. Но мои расспросы о сути последующих степеней нечуткий Валера вежливо оборвал, объяснив, что узнать, в чём там дальше фокус, я могу исключительно при условии прохождения мной стадии Пират. Что же, я подписал. С радостью подписал, не пожалев потом.

Спасибо, что мотоцикл меня не заставили покупать, а выдали во временное пользование, то есть, в аренду. За время его эксплуатации я упал на нём два раза, сломал ребро, въехав в забор, и воткнулся в бок легковушки, перелетев через её капот, заработав лёгкое сотрясение мозга. Опять можно сказать – повезло. Я не умер, мои органы остались при мне, поэтому сегодня я в последний раз прыгаю с парашютом, чтобы завтра, набив карманы хрустящими купюрами моего третьего гонорара в счёт моего трупа, отчалить от берегов "Метронома". Ура! Я жив здоров и всем показываю дулю. Особенно я рад подгадить менеджеру Пироманову, желающему за счёт лысеющего толстячка-дурачка по лёгкому баблишка срубить. Пускай с этими следующими степенями риска, – не к чему они мне, не знал, что они означают и не надо знать, – другие головой рискуют. Довольно мне козликом под их дудку скакать.

Не так я прост оказался, как им казалось. Всё выдержал, сбросил за четыре месяца двадцать кило, прошёл абгрейд всех систем, стал чувствовать себя действительно так, как будто помолодел на пятнадцать лет. Не ждали? А я смог. Безработный, почти богатый, точно счастливый. А что? Жена довольна, ни в чём недостатка не знает, задарена мной, ублажена. Дети одеты, обуты, накормлены. Я не только здоров, бодр, но и счастлив. Каторга кончилась, остались весёлые пиастры. Трать не хочу. Так я думал, когда ко мне приближался белый провал десантной двери.

Шаг вперёд, ветер хлестнул обжигающей пощёчиной, меня поглотила белая бездна. Вестибулярный аппарат подстраивался под крутящуюся пропеллером линию горизонта. Я кувыркался в воздухе, а мне казалось, что это мир крутится вокруг меня. Шух Шух Шух. Процесс обмена земли на небо сменило состояние свободного падения. Удовольствие от свободы. Вот теперь я понял, чем притягательны прыжки. Неукоснительно соблюдая инструкции, я продолжал считать про себя: дойдя до нужного числа мои пальцы сами отыскали кольцо. Плечи вздёрнуло вверх и назад. Меня подняло, полёт замедлился, став плавным. Земля приближалась, страх ушёл, осталось приятное возбуждение.

Приземление в памяти у меня не отложилось. Вот я лечу, а вот – уже иду, неся плохо сложенный парашют в руках. Закончив с делами на аэродроме, отправился домой. Жена моя, Лиза, сварила мой любимый борщ. Сто пятьдесят – больше по контракту нельзя, большая тарелка борща, соленья. Хорошо, блин. Старшие сыновья буянили на улице, дочка Танечка бесилась в детской. Детки мои ненаглядные, счастье моё. Ради них я готов на всё. Жизнь отдам за них, за моих голубоглазеньких птенчиков. Глаза в нежную синеву – это у них от мамы, у меня самого глаза серые. Пока они светленькие, хотя старший Петя начал темнеть в прошлом году, когда ему исполнилось двенадцать. Десятилетний Федя пшеничный медовый цвет сохранял, а восьмилетняя Танечка так вообще, как солнышко, ей долго ещё такой оставаться, нас с мамой Лизой радовать.

С Лизой мы вместе пятнадцать лет, страсти перестали вулканом клокотать, но чувства сохранились, войдя в спокойное размеренное русло. Жена – младше меня на три года, в свои сорок два, после трёх родов, сохранила красоту двадцатилетнего тела, а лицо в силу генетики выглядело молодо, сексуально привлекательно. Искусно наложенный макияж не портил её: днём сглаживал недостатки возраста, вечером же, когда тени скрывали мимические морщинки, прощали промахи диеты, Лиза казалась мне всё той же девушкой-красавицей, какой я её первый раз встретил на вечеринке у моего студенческого друга Павла.