Олег Сабанов - Бежит к рассвету река

Она немного успокоилась, облизнула губы, от чего розовая помада стала чуть ярче.

– Понятно, а что конкретно видела той ночью?

– Всё. Как сзади бил ножом в горло и спину, как убегал, как Витя Малой с каким-то хмырём побежали за тобой, как он лежал в кровище. Потом «скорая», менты, допрос… Витька и второго сразу приняли и держат до сих пор. Я под подпиской, как свидетель.

– Что рассказала?

– Почти правду. Дескать, стояла далеко, у подъезда, уткнувшись в айфон. Костя отошёл позвонить, я, типа, услышав шум, подбежала. Сколько ни давили, говорила одно и то же: видела мельком фигуру, убегающую к парку. Без всяких примет.

– А с блатными как?

– Звонил один, другом Кости представился. Я ему всё в точности, как ментам, объяснила. Он сказал, что они во всём разберутся, а Костю повезут хоронить в его родное село.

В подъезде глухо хлопнула дверь, и сразу загудел дремавший лифт – кто-то начинал свой рабочий день.

– Хорошо, но почему ты меня не сдала? И вообще, с какой целью пришла?

– Ты веришь в Бога? По-настоящему, всем сердцем? – вдруг спросила Лида.

– Не знаю. Есть, конечно, вселенский разум.

– Понятно, разум. А теперь послушай: последние месяцы я постоянно молила Всевышнего об избавлении. Поначалу просила, чтобы этот гад ушёл к другой, попал в тюрьму, пропал без вести. Но потом взывала только об одном – смерти. Я не просто верила, я точно знала, что рано или поздно Бог услышит мои молитвы. Наконец, возмездие свершилось, и пришло оно через тебя, Олежек. Пойми, заложить тебя ментам или бандитам, значит гневить Создателя, поэтому будь спокоен.

Пока я переваривал сказанное, мой взгляд привлекли солнцезащитные очки, лежащие на столе.

– Привыкла к ним, следы от побоев не переводились.

– Допустим, всё так, как говоришь, – переведя взгляд на Лиду, сказал я, – но от меня-то что теперь, когда ты свободна, надо?

– Костя хранил в нашей квартирке большую сумму, точнее сказать прятал её. От кого и почему не знаю, но в упомянутом мною разговоре по телефону его знакомый заявил, что Костя не вернул серьёзным людям большой кредит и посоветовал мне вспомнить всё, что я видела и слышала. Думаю, они не шутят и будут их искать.

– Отдай скорее и живи спокойно!

– Лесом идут! Там хоть не миллионы долларов, но мне вполне хватит, чтобы уехать и жить нормально.

– Дура! – вспылил я. – Спокойствие ни за какое бабло не купишь! Да и найдут они тебя.

– Тише, не нервничай, – осадила меня Лида. – Эти тупые скоты даже свой член в штанах не найдут.

Она встала с кресла и потянулась, разведя руки в стороны, от чего её внушительные груди приняли конкретные очертания. Немного походив по комнате туда-сюда в качестве разминки, девушка поймала мой масляный взгляд на своих широких бёдрах, туго обтянутых джинсами.

– Не отвлекайся и слушай внимательно. Денег теперь там нет. Я ночью, перед тем как приехать сюда, увезла их в другое место. Но оно ненадёжное, поэтому придётся спрятать их у тебя. Временно, конечно.

– Где дверь знаешь? Захлопни с той стороны! – заорал я со злостью. – Хочешь, чтобы меня грохнули?!

– У тебя выбор, что ли есть? Ты убил человека, а то, что он поддонок, никого не интересует. И не бойся, никто никого не грохнет, потому что никто ничего не узнает.

Я понял, что оказался в ловушке. Мозг, как поисковая система с багами, начал лихорадочно искать пути выхода, но не находил. Ясно было одно: она меня элементарно шантажировала и ни капли не боялась, понимая моё уязвимое положение и неспособность сказать твёрдое «нет».

«А ведь говорила, не сдаст ни за что, впаривала про гнев Бога, шизофреничка», – раздражённо думал я.

И тут ко мне вернулось то спасительное и желанное состояние, благодаря которому я вновь стал смотреть на себя и ситуацию так, как увлечённый зритель наблюдает за поворотами сюжета театральной постановки. Исчез драматизм, осталась заинтересованность постороннего и уверенность в благоприятном исходе. Я неожиданно для самого себя спокойно поинтересовался:

– Ну, привезёшь ты кэш сюда, ладно, а дальше какие планы?

– Будем поглядеть, не знаю пока, хотя… – Лида задумчиво посмотрела в окно.

– Что же это за сумма, ради которой ты рискуешь своей и моей жизнью?

– Более семи лямов в рублях.

И тут я, неожиданно для самого себя, прикрыв глаза и жестикулируя правой рукой, пустился в пространные рассуждения, сдобренные морализаторством, убеждая её в том, что она молода, что вся жизнь впереди, можно учиться, делать карьеру, выйти замуж, уехать за границу, родить ребёнка. Меня несло, как Остапа, как подвыпившего на корпоративе графомана. Окончательно войдя в роль старшего наставника, я стал уверять, что деньги эти грязные, кровавые, полученные, скорее всего, от сбыта наркотиков и мошенничества с квартирами пенсионеров, да и, честно сказать, не такие уж большие. Наслаждаясь своим красноречием и позой, я неожиданно услышал звуки слива воды в унитазе. Лида была в уборной.

Войдя в комнату через минуту, она сообщила командным тоном:

– Вернусь к обеду, будь дома. Один.

– Есть, мой генерал! – отчеканил я.

Когда дверь захлопнулась, у меня хватило духу позвонить жене и, передав привет Антонине Ивановне пьяненьким голосом сообщить, что всё в порядке и волноваться совершенно не о чем, так как моё окончательное отрезвление не за горами. Не дослушав до конца трескотню своего непутёвого спутника жизни, она прервала связь. На это и был расчёт – возвращаться ко мне ей рано, но и сильно волноваться тоже ни к чему. За годы совместной жизни у нас уже сложилось негласное правило: пока слёзно не извинюсь и не взмолюсь о пощаде, возвращения не будет.

Выйдя на балкон, я подумал, что временами жизнь фантастичнее самого смелого вымысла, и расскажи я кому-нибудь о моих злоключениях и невероятных совпадениях, судя по всему, был бы поднят на смех, как краснобай почище барона Мюнхгаузена. Видимо, из-за упавшего откуда-то сверху на газон спичечного коробка мне вспомнился близкий друг Дима, выбросившийся несколько лет назад из окна девятого этажа. Я всегда боялся высоты и не мог представить ту грань, за которой человек утрачивает врождённое чувство страха, являя могучую силу ужасных обстоятельств, способных подавить инстинкт самосохранения. Сторонний наблюдатель всегда видит лишь мотивы, приводящие несчастного к роковому решению, но не хочет понять, что они лишь спусковые крючки, запускающие процесс разрушения воли к жизни. Ну, задолжал Димка денег, ну разругался с подругой, ну не сдал пару зачётов в институте. И что? Разве это смертный приговор! Всё, как мне тогда казалось, поправимо. Но не тут-то было: сначала выпил уксусной кислоты, получив ожог полости рта и пищевода. Выжил. Лечился стационарно и амбулаторно, три раза в неделю ходил на приём к психиатру, принимал огромное количество медикаментов. Однако воля к жизни уже была надломлена. Это неуловимо чувствовалось при общении, будто человек расстроен из-за опоздания на свой поезд в иной мир и теперь ожидает другого, следующего в том же направлении. В последнем телефонном разговоре Димка несколько раз повторил загадочную для меня фразу: «Ты был прав, ничего изменить невозможно», а через два дня пришёл его состав.